Книга без названия

А на всякие торжества Левенцовых приглашали в Базоркино. Саша с радостью ехал к кунакам, возвращался веселый и довольный.

Гири тяжело опустил ноши на пол, выпрямился и грустно улыбнулся.

- Как вы живете, сноха?

- Ничего, Гири. А вы?

- Та-а-к… я тебе привез овечий сыр - прямо в рассоле. Ты просила топленое масло, которое делают старые бабушки. Тоже привез. Зернистое. Пахнет травой, которую кушали коровы и мед. Это мед диких пчел. Для захала. Как лекарство.

- А ну сядь, Гири. Ты чего такой грустный.

- Отец больной. Очень больной.

- Что с ним?

- Под левой лопаткой болит. Лежит, зубы стиснул. Пот как дождь. Иногда кричит.

- А что там под лопаткой?

- Не знаю.

- Я поеду с тобой в Базоркино - я же врач.

- Солт сейчас не в Базоркино.

- А где?

- В горах.

- Так поезжай, привези его сюда. Мы его в больницу положим.

- Нельзя, - покачал головой Гири. - Солт ранил председателя сельсовета, разрубил кинжалом плечо. Тот пришел во двор и ругался, что Солт богатый, овец в горах имеет. Ругался, ругался и замахнулся кнутом. Это большой позор для ингуша. Солт ударил кинжалом. Баш на баш по-ингушски. Но председатель сообщил властям, приехали гепеушники, Солт сбежал. А теперь больной, - Гири схватился за голову.

- Я поеду к Воти в горы, - заявила Анна.

Погодя вернулся домой Степан Лукъяныч, а потом и Саша.

Узнав в чем дело, решили, что Анна должна поехать и постараться помочь больному.

- Это не очень далеко, - обрадовался Гири, - прямо сразу как поднимешься около аула Гарак.

Пока Анна собирала свой медицинский саквояж, Саша стал кормить гостя.

- Что там у отца не знаю, но спирт, йод, бинты и кое-какие медикаменты не помешают - я быстренько в аптеку.

Аптека была через квартал, она скоро вернулась, закупив все, что посчитала нужным. Гири с Сашей во дворе обхаживали лошадь.

Когда Анна вышла во двор, Гири одним взглядом оценил ее походную экипировку, чуть улыбнулся и спросил:

- Сапог нет?

- Есть сапожки. А что?

- В этих тяжело будет ходить, - указал он рукой на ее ботики на высоких каблучках.

- Верно, - согласилась она, - одену старые сапожки.

Степан Лукъяныч не дал ей вернуться в дом.

- Не возвращайся назад: плохая примета. Сапожки я вынесу, переобуешься на порожке.

По улицам города шли рядом, ведя коня под уздцы. За городом оба сели на лошадь, надо было торопиться, чтобы переправиться через Терек засветло.

Сумерки их застали уже на той стороне переправы. Вон и башни Гарак. Проехали мимо, оставив их справа. Поднялись на вершину, стали спускаться по узенькой тропке. Гири сошел, повел коня.

- Крепко держись за седло. Скоро будет хорошая дорога. Здесь не далеко уже.

Спустились в темное узкое ущелье, стали подниматься на крутой холм. Когда невдалеке показалось какое-то строение, Гири обрадованно сказал:

- Вот. Мы приехали. - Он остановился. - Воти! Ва Воти. Это мы!

- Кто с тобой? - Послышался сверху хрипловатый голос.

- Со мною врач, твоя сноха Анна.

Старик что-то пробурчал.

Когда- то говорят это был храм и люди по весне и осени приходили сюда помолиться. Здесь приносили в жертвы овец и веселились. От храма остались три стены. Пастухи соорудили временную хижину, чтобы укрыться от непогоды. Вот где страдал от жуткой боли под лопаткой старый Солт. Его то бросало в жар, то он обливался потом.

- Зачем ты притащил ее в эти дебри? Зачем впутывать этих мирных людей в наши дела? - Ругал сына старый Солт.

- Я зашел навестить ее. Обмолвился, что ты болен. Она сама надумала приехать, а отец и брат одобрили и собирали ее. - Оправдывался Гири, вороша угли в очаге, в углу хижины.

- Как там Степан? - Спросил больной.

- Папа здоров. Воти, здесь темно. Утром мы посмотрим больное место. А пока выпей вот эти две пилюли. Жар спадет, и боли не будут мучить.

На широкую ладонь горца легли два лекарства, Солт опустил ладонь до самой земли, пилюли забелели от света очага. Он их выпил, просто чтобы не обидеть сноху.

- Гири.

- Вай?

- На нашей отаре под Валуном один мальчишка-пастушок двенадцати лет. Правда я ему дал кремневку. Но он ребенок, а ночи темные. Сходи туда. А за мной теперь есть кому посмотреть. Утром придешь. Годовалового ягненка принеси для нас.

- Хорошо, Воти.

Гири немедля собрался и ушел, ведя коня по невидимой тропе в этой кромешной темноте. Потом кто-то завозился, запыхтел за хижиной.

- Анна?

- Да, Воти.

- Это Хан, мой большой друг. Собака. Кушать хочет. Просить стесняется. Вон столб видишь?

- Вижу, Воти.

- На нем висит баранья нога. Сними, отдай ему.

- Всю отдать, Воти.

- Всю. Хан очень большой и он приходит, когда сильно голодный. Ты его не бойся. Он большой, но добрый. Хан знает своих и врагов.

Анна сняла с крюка переднюю ногу барана, откинула тяжелый полог из домашнего сукна и очутилась лицом к лицу перед могучей тенью животного.

- На, кушай, - протянула она мясо.

Зверь аккуратно взял у нее угощение и, тяжело ступая, удалился прочь.

- Там в углу постель Гири. Ложись. Кушать хочешь? В котле дил, а в большой чашке мясо.

- Я не голодна, Воти.

Женщина в потемках нащупала постель Гири: вместо матраца овчины и шуба вместо одеяла. Устроила у изголовья саквояж и собиралась лечь.

- Ваи-и-и! - громко произнес Солт.

- Что с тобой, Воти? Тебе больно?

- Совсем не больно! Сегодня болело, вчера болело, позавчера болело - теперь не болит.

- Я тебе, Воти, дала пилюлю с опиумом.

- Что это такое?

- Такое лекарство - любую боль останавливает.

- Спасибо! Живи долго! Ты большой доктор.

- Нет, Воти, я маленький доктор. Но я рада, что тебе лучше.

- Давай, Анна, кушать будем. Ты такую дорогу проделала. А я два дня только воду пил.

Анна мигом вскочила, разворошила в очаге золу, пока угли не показались, подбросила сухие тоненькие палочки. Очаг запылал. Дрова были сухие и в хижине стало светло. Солт сидел в своей постели в блаженной позе.

- Кто это лекарство придумал, обязательно в рай попадет. А-х! Хорошо!

Сноха достала из чашки мясо и бросила в горячий бульон, чтобы согреть.

- На окне сумка с хлебом и «точилом».

- С чем, Воти? - не поняла Анна.

- Степан сказал, что сухой чурек - точило, можно кинжал точить.

Оба весело засмеялись.

Солт отказался кушать, если сноха не присоединится к трапезе.

- Я потом, Воти. Как же я?…

- Как? Садись и кушай. А то я не буду. Я очень голодный. Ты не хочешь, чтобы я кушал.

И они поели, сидя рядышком, как отец и дочь.

- Ты хлеб кушай, а я «точило». Тебе «точило» нельзя - зубы сломаешь, - шутил Солт, подкладывая снохе вкусные куски. - Это ребрышки - самое сладкое мясо.

После ужина Анна собрала посередине очага тлеющие угли и прикрыла их золой. Улеглись спать. Была вторая половина ночи. Солт резко присел в постели, стал прислушиваться. Отчетливо снизу донеслось недовольное рычание большого зверя.