Ткачев А.,Соколов В.и др.- Свобода любви или идол блуда

Чтобы до конца понять соотношение сексу­альности и движений эроса, понять их времен­ное расхождение и вместе с тем глубокое внут­реннее единство, надо посчитаться с одним законом психологии, который я называю зако­ном «двойного выражения чувства». Суть этого закона, установленного первоначально[4] для сфе­ры чувств, но имеющего более общее значение в современном учении о человеке, заключается в том, что все движения чувств и все глубокие вол­нения, исходящие из самых недр человеческого существа, ищут двойного выражения - телесно­го и психического (лучше сказать физического и душевно-духовного). Примером этого двойно­го выражения может служить любое чувство, хотя бы страх — то, что мы переживаем как страх, выражается в ряде телесных сотрясений (общая телесная депрессия, доходящая иногда до серд­цебиения, до обморока, бледность, дрожание ко­нечностей, ослабление голоса и т. д.), но одно­временно разливается по своим законам психическая волна, которая вызывает опреде­ленные переживания страха (напряженность, чувство жути, психическая депрессия, доходя­щая до ослабления памяти и воли, растерян­ность). Эта психическая волна ищет своего «выражения» через работу воображения (что хоро­шо подмечено в словах «у страха глаза велики»), а через воображение влияет и на весь наш ду­ховный состав. Но суть указанного закона не только в констатировании двойного выражения чувств или глубоких душевных движений, а еще в том, что одно выражение (например, теле­сное) не заменяет другого (душевно-духовного), не может и заменяться им. Это выступает с пол­ной силой, когда какое-нибудь одно выражение (например, телесное чувство) стеснено или по­давлено: в этом случае его энергия не уходит в другое его выражение (например, душевно-ду­ховное) - подавленность одного выражения определяет подавленность и другого. Фрейду принадлежит честь открытия того, что наше подсознание таит в себе ряд таких «комплек­сов» — желаний, отодвинутых вглубь нашего су­щества переживаний.

Обращаясь к сфере пола в свете закона двой­ного выражения, мы легко поймем, что сексу­альность и эрос нормально должны развиваться параллельно, друг друга обогащая, но друг друга не заменяя.Мы говорим о нормальных проявлени­ях жизни пола, но то « расщепление», та разделенность сексуальности и эроса, о которой шла выше речь и которую можно назвать «естествен­ной болезнью» периода созревания, связана как раз со взаимной незаменимостью и неустрани­мостью обоих проявлений жизни пола. В следу­ющей главе мы убедимся в том, что естествен­ное для юности расхождение сексуальности и эроса есть все же болезнь, дефект, что как раз в семье, в бранной жизни восстанавливается цельность в этой сфере. В период же юности, когда идет еще половое созревание, с известной самостоятель­ностью выступает как сексуальность (включа­ющая в себя, как мы видели, и сексуальное со­знание, сексуальное воображение), так и эрос выступает самостоятельно, порождая ряд новых, творческих движений, в глубине которых при­открывается перспектива высоких духовных яв­лений. На этом стоит остановиться.

Когда в сердце человека разгорается любовь, то тот, к кому устремлено сердце с любовью, весь светится каким-то сиянием. Все в мире отступает на задний план, становится второстепенным — душа всецело, порой до экстаза погружена в со­зерцание любимого существа, которое отныне занимает как бы центральное место в мире. Са­мые сухие и черствые люди меняются, когда в них вспыхивает любовь, душа размягчается и радуется, как бы обретает крылья.Человек, который любим кем-нибудь, представляется извне ничуть не луч­ше, не краше других, но для любящего взора он кажется единственным, несравненным, незаме­нимым. Это и есть та «идеализация», о которой мы уже упоминали. Смысл этой идеализации в том, что сквозь внешнюю оболочку мы, в свете любви, зрим скрытую для других идеальную сто­рону, которая есть в каждом человеке, как образ Божий, закрытый, а часто и подавленный внеш­ней оболочкой — «характером» (который всегда есть нечто вторичное в человеке, а не его «суть»).Своеобразие, вся сила зрения любви в том и за­ключается, что мы как бы прикасаемся через лю­бовь к красоте в человеке, скрытой и невыражен­ной; мы не можем оторваться от нее - хотели бы всегда и во всем быть с любимым человеком. Когда вспыхивает любовь, все иное становится уже на втором месте: одно только и важно тогда, одно только мило и дорого - быть с любимым, и все, что отделяет или отдаляет от него, раздра­жает нас. В этих переживаниях любви, конечно, нет еще вхождения в реальную бесконечность (сколько раз бывало, что огонь любви скоро уга­сает в душе человека!), но в них открывается перс­пектива бесконечности;мы как бы вступаем в сфе­ру вечного, полного света и жизни бытия — и вне этого все кажется тусклым и ненужным. Душа, хотя бы раз прильнувшая к этой чаше, навсегда со­храняет это переживание душевного подъема, пе­реживание его преображающей, творческой силы.Поистине душа как бы поет, вся уходит в выра­зимую только музыкально сладость пребывания 13 3 в лучах вечности, в живом ощущении абсолют­ной сферы.

Когда в молодой душе начинает «играть» пол, то одновременно энергия пола переходит, с од­ной стороны, в половую энергию, а с другой сто­роны, развивается хотя смутное, но глубокое искание блаженной, счастливой жизни, которая открывается в любви. Одно от другого неотде­лимо, одно другого не устраняет, но центр тяжес­ти в «игре» пола лежит все же не на сексуальности, а на эросе.Надо до конца понять и продумать это положение, чтобы усвоить себе смысл того, что означает пол в человеке - в его глубине, в его огненной, творческой стихии. Именно в движе­ниях эроса, в порывах любви душа испытывает глубокую потребность выйти за пределы своей личности, чтобы достигнуть всецелого соеди­нения с любимым существом. Потребность именно любви свидетельствует о невозможнос­ти замкнуться в себе — в любви преодолеваются естественные рамки индивидуальности, разры­вается ее «естественная» оболочка. Оттого в по­рывах любви человек начинает тяготиться самим собой; замкнуться в себе, именно в свете любви, значит осудить себя на одиночество, оказаться в метафизической пустоте. Душа наша неутоми­мо ищет потому полюбить кого-либо, чтобы в любимом найти точку опоры, найти смысл сво­его существования. А та сила поэтического во­ображения, которая присуща любви, и в силу которой мы «идеализируем» любимого челове­ка, является вовсе не каким-то «придатком», действием фантазии, а наоборот, в ней раскры­вается глубочайшая жажда духовного порядка, жажда абсолютного бытия. Тут как раз уместно заметить, что все виды любви, какие присущи человеческой душе, восходят к единому источ­нику: любовь-жалость, любовь-благоговение хотя не имеют ничего общего с любовью, рож­дающейся из глубины пола, но все эти виды люб­ви не случайно именуются одним и тем же сло­вом: все это есть любовь, есть выход за пределы своего «я», устремление к тому, кого мы любим любовью половой или любовью-жалостью или любовью-благоговением. Не развивая этой темы, отметим, однако, что, очевидно, самая жизнь духа человеческого и состоит в любви: тай­на каждой личности есть тайна того, как, с ка­кой глубиной ищет любви и любит человек. Лю­бовь к матери, к сестре, к жене — как глубоко различны они - и все же это одна и та же жизнь духа. Так как человек создан по закону «полово­го диморфизма», то есть принадлежит либо к мужскому, либо к женскому полу, то этот поло­вой диморфизм и вбирает в себя из глубины духа ту исконную потребность любви, которая есть сущность человека. Именно в этом смысле в сфе­ре пола — любви, эросу принадлежит основное значение, а сексуальность есть лишь телесная транскрипция того же движения любви. Понят­но отсюда, между прочим, и то, что чем глубже горение любви, тем слабее сексуальность. Вот от­чего любовь так часто спасает (особенно в юные годы) от давления сексуальности: любовь несет с собой какое-то благоухание, которое очищает человека, освобождает его от сексуального бес­покойства.