216512_B61BA_yamburg_e_a_pedagogicheskiy_dekameron

Исчезновение из нашей жизни дефицита товаров не сняло проблему детского воровства. Дефицит ушел, но ему на смену пришло острое социальное неравенство. И сегодня предметом неистребимой зависти подростков из малоимущих семей явля­ются накрученные мобильные телефоны и плееры, а у малышей куклы Барби, чья цена равняется стоимости минимальной по­требительской корзины пенсионера, и т. п. (В скобках замечу, что профессиональная необходимость постоянно думать о пу­тях смягчения социальной зависти детей побуждает меня довольно терпимо относиться к производству контрафактной про­дукции. Я вижу прямую корреляцию между ее объемом на рын­ке и интенсивностью детского воровства в школе.) Помимо прочего, не до конца исследована проблема детской клептома­нии. Словом, детские кражи — явление, с которым рано или по­здно придется столкнуться любому педагогу. Иногда они при­обретают характер эпидемии.

В ту зиму мы буквально сбились с ног. Кража следовала за кражей. Исчезали мохеровые шарфы и импортные женские са­поги, зимние шапки и детские пуховые курточки. Завелся во­ришка, поймать которого никак не удавалось. Толпы разгневан­ных родителей осаждали кабинет директора, требуя компенса­ции похищенного. Милиция разводила руками, предлагая пойти по надежному, испытанному пути: завести в каждом классе информатора, который будет регулярно докладывать (попросту говоря, стучать) директору обо всем подозритель­ном. Я категорически отверг этот способ развращения детей, но безупречная нравственная позиция директора не снимала про­блемы продолжающегося воровства. Хуже всего было то, что в школе установилась взвинченная атмосфера взаимной подо­зрительности. Но нет худа без добра. Повышенная бдитель­ность дежурных в конце концов помогла выявить злоумышлен­ника, а точнее, злоумышленницу. Ею оказалась девочка-тихоня, пятиклассница. Не на шутку обозленные непрекращающимися кражами, дежурные старшеклассники заподозрили неладное, когда она с трудом забросила за плечи мешок якобы со смен­ной обувью. Обувь там действительно оказалась: три пары до­рогих импортных сапог.

Она дрожала и плакала. К слову сказать, сколько потом ни видел воровок, все они, будучи пойманы, начинали с рыданий. Было очевидно, что никакой юридической ответственности за содеянное преступление ребенок нести не может. Во-первых, в силу возраста. Уголовная ответственность за кражу наступает с четырнадцати лет, а ей двенадцать. Во-вторых, потому что у девочки стертая форма олигофрении. Отсюда главная задача: выяснить, где находятся остальные украденные вещи, с тем что­бы попытаться вернуть их потерпевшим. Она не долго запира­лась. Все вещи выносила из школы в мешке для сменной обуви и отдавала их дома маме. Это существенно меняло дело. Об этой женщине мне многое было известно. Воспитывает дочку одна, работает в автобусном парке посменно, в перерывах не гнушается самой древней профессией. Дама ловкая, изворот­ливая, голыми руками не возьмешь. А показания психически больного ребенка не могут явиться основанием для получения даже ордера на обыск, не говоря уже об обвинениях в суде. Как только девочка сообщит дома о том, что ее поймали с полич­ным, мать немедленно избавится от вещей (если таковые еще остались в квартире) и будет чиста перед законом.

Что же делать? Решаю: вместе с девочкой идти к ней домой для прямого разговора с ее матерью. Не особенно надеясь на успех операции, перед выходом из школы звоню в милицию. Прошу на всякий случай выставить у подъезда товарищей в штатском. Увидев меня на пороге собственной квартиры, мать быстро справляется с испугом. Узнав о цели визита, благодарит школу за то, что вовремя остановили ее несчастного ребенка, склонного к клептомании. Категорически отрицает наличие ка­ких бы то ни было чужих вещей в квартире. Мол, случай первый и единственный. На взаимные препирательства уходит около двух часов. Как и следовало ожидать, ухожу ни с чем. У подъез­да умоляю сотрудников милиции продолжить дежурство. Еще через два часа звонок: мать и дочь задержаны у подъезда с дву­мя чемоданами. Просят срочно приехать в милицию, поскольку допрос ребенка можно вести только в присутствии педагога. С предчувствием близкой победы и торжества справедливости приезжаю в милицию. Но оказывается, что радоваться рано. Следователь сообщает, что чемоданы пусты. Хитрая женщина, заподозрив неладное, осуществила проверку, выйдя на улицу без украденных вещей. Допрос матери и дочери идет в разных кабинетах. Я, естественно, присутствую при допросе ребенка. Девочка довольно быстро признается в кражах. Мать стоит на­смерть, не признавая ничего, объясняя признание дочери фан­тазиями не вполне здорового ребенка. В двенадцать часов ночи следователь отзывает меня в коридор. «Мы проиграли, я обя­зан их отпустить. Время позднее, разрешение на обыск мы в лучшем случае получим завтра, а за ночь вещи уйдут». За пол­ночь втроем выходим из милиции. Уставший ребенок зевает, мать слегка улыбается. У меня перед глазами возбужденные ли­ца негодующих родителей, которые осаждают кабинет директо­ра. Решаюсь на отчаянный шаг, это мой последний шанс вер­нуть похищенное.

— Вы, конечно, женщина твердая, но и я пойду до конца. Завтра вечером я соберу общешкольное родительское собра­ние, где расскажу в красках об этой истории. Будьте уверены, мне поверят. После чего я назову ваш адрес и телефон. Пред­ставляете, какая жизнь после этого начнется у вас и вашей доче­ри? (Умиротворение на ее лице быстро сменяется тревогой.) Предлагаю отдать вещи не милиции, а лично мне прямо сегод­ня ночью. Даю слово не привлекать к этой истории органы.

— Поехали. Вам я вещи отдам.

Похищенное было спрятано на балконе. Пока она набивала чемоданы, я сообразил, что с моей стороны было бы неосмот­рительно принимать вещи по описи без свидетелей. В микро­районе школы жила завуч. Она в курсе завязки этой истории, но на дворе ночь. Звоню ей: «Ты, пожалуйста, не удивляйся, но прямо сейчас я вместе с воровкой приду к тебе. Будем прини­мать вещи...» Представил себе изумленную реакцию ее мужа.

С двумя чемоданами поднимаемся в квартиру заместителя. На пороге, бросив взгляд на злополучные чемоданы, она уве­ренно бросает: «Здесь не все!» Мошенница, опешив от такой проницательности, обещает через полчаса принести еще чемо­дан. Когда за ней закрывается дверь, я развожу руками.

— Ну, ты и Пинкертон!

— Не один ты, Ямбург, следователем работаешь. (Смеемся.) Наконец, приняв вещи по описи, с мужем заместителя та­щим чемоданы в школу. По дороге он отпускает шутки про бы­строе овладение смежной профессией. На часах шесть тридцать утра. Возвращаться домой не имеет смысла.