Ковалевская Елена - Письмо с которого все началось

Ночью Лиана повесилась, запершись у себя в комнате. Ее обнаружили, когда вернулась мать, после обеда. Когда я вся в слезах попыталась рассказать ей, что произошло, она отвесила мне оглушительную пощечину.

– Не ври! Ты всегда мне врешь! Завидуешь моему счастью, и она завидовала! Всегда на него заглядывалась! Беситесь, что у меня скоро будет наследник, не чета вам, девкам! – и так далее все в таком же духе. Много я тогда могла понять?! Лишь плакала и смотрела на нее большими глазами.

Меня на неделю заперли в своей комнате. Только от няньки я узнала, что в смерти Лианы обвинили сына конюха. Будто бы он это сделал, потому она и повесилась. Мальчишку запороли до смерти на конюшне. Отец, которого заставили смотреть на изуверство, творимое с его ребенком, не выдержал и умер там же на месте.

Спустя месяц, живот матери стал заметен, отчим почему-то принялся оценивающе посматривать на меня. Нянька начала одевать меня как можно страшнее, старалась сделать более неуклюжей, но это мало помогало. Тогда няня предложила мне, чтобы я носила крест и всем рассказывала, что собираюсь в монастырь, замаливать грехи за сестру и служить Богу. Доброй она была женщиной и всегда хотела как лучше. Сначала это действовало, но все же мать стала косо поглядывать и на меня. Впрочем, тут же заговорили о свадьбе, опять-таки с сыном графа д'Эбове, раз не вышла одна, выйдет другая. Было странно, но ни граф, ни его младший сын вовсе не противились. И почему-то никого не волновало, что мне еще только двенадцать. Отчим стал просто невыносим. Он так и норовил прижать меня к стене, где-нибудь в темном коридоре. Говорил, что мне теперь все равно не уйти в монастырь, блядей туда не пускают, и что раз мне замуж, то никто и не заметит, что я не девственница. Лишь тогда я поняла, что он сделал с Лианой. Нас, девиц благородного происхождения, очень оберегали от знаний, что происходит между мужчиной и женщиной, но некоторые вещи мне все же стали известны. В последнее время барон уже не считал нужным прятаться по углам от любопытных глаз домочадцев. В тот день я прошипела ему: если он коснется меня хоть пальцем, то зарежу его. Отчим навешал мне затрещин, но зажимать по углам стал чуть реже. С того дня мне запретили выходить за пределы дома, и даже посещать семейную часовню не дозволили. Я вновь сильно испугалась, и уже с истинным усердием принялась молиться об избавлении от ожидающего кошмара.

Получилось так, что пару недель спустя к нам на ночлег попросились сестры из Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской. Мои отказать не посмели, с церковью ссориться не хотелось, поскольку эта пара теток могла разнести пол дома, если рассвирепеет. Мне удалось каким-то чудом пробраться в столовую залу, где они трапезничали вместе с отчимом. Я влетела, рухнула на колени. На мне было платье – скромное котарди серого цвета, с массивным крестом на худющей шее. (Котарди – полуприлегающее платье-туника с застежкой спереди по центру или без нее, со съемными или переменными рукавами.) Меня попытались вытащить оттуда, но одна из сестер рявкнула, и слуги отстали.

– Спасите мою душу, мне запретили ходить в часовню и молится! – я быстро сообразила, что следует говорить. – Мне не разрешают служить Господу нашему!

– Она помешанная и развратница! – отчим нашелся мгновенно. Он раскраснелся от злости, и, сжимая руки в кулаки, принялся обличать меня. – Сестра ее такая же, втянула ее в блуд, да к тому же заразившись дурной болезнью, повесилась!

Мать на сносях страдала страшной дурнотой и сидела у себя в комнате, так что защищать меня в столовой было некому. Да и не стала бы она за меня заступаться.

– Он лжет! – я обвинительно ткнула пальцем в его сторону, не вставая с колен. – Я девственна и невинна! Это он опорочил Лиану! Я сама видела! И то же самое он собирается сделать и со мной! Это он не дает служить мне Богу! Не дает замолить грех сестры! Она поступила не по ученью Веры, не смогла пережить позора и надругательства! Помогите мне! Позвольте замолить грех сестры! Я могу поклясться на писании, я невинна!

– Шлюха! – отчим не выдержал, и, подскочив ко мне, ударил по лицу, его трясло. Я упала на пол, носом и из разбитой губы пошла кровь.

Сестры даже бровью не повели.

– Ты дочь графа Чезре? – спокойно поинтересовалась старшая из них – мощная, рослая женщина лет сорока.

– Да, – я даже не пыталась подняться, боясь нового удара.

– Хорошо. А ты можешь доказать свою невинность? Дочери Бога не должны знать мужчины.

– Да!

– Нет!

Мы крикнули с отчимом одновременно. А монахиня, как ни в чем не бывало, продолжала.

– Ты сможешь пройти проверку?

– Да!

– Нет!

– Помолчите барон, не о вашей душе и теле идет сейчас речь!

– Зато о моих деньгах, – прошипел тот в бессильной злобе.

– Ну, так как дитя мое?

– Да! Клянусь Господом Богом, да!

– Встань с пола, и иди сюда. Мужчины выйдете вон и закройте двери.

Проверка была не самой приятной вещью в моей жизни, но я ее пережила. Когда сестра ополоснула руки, двери распахнулись, и вошел отчим.

– Ну что я вам говорил?! – начал он уже с порога. – Эта грязная тварь не заслуживает прощения! – он был уверен в своей правоте, я любила ездить на лошади по-мужски.

– Помолчите, сын мой! Это дитя поедет с нами.

– Вы не можете забрать ее! Скоро свадьба! Мы пытаемся пристроить ее, чтобы разорвать этот порочный круг блуда!

– Этот ребенок невинен. И он поедет с нами, раз желает служить Богу. Или вы думаете, барон, что в лоне Церкви девочка не будет охранена от блуда? Что Мать Церковь не способна побороть порочные страсти Искусителя?

Отчим ничего не ответил. Спорить с церковниками было бы себе дороже.

– Граф Чезре что-нибудь завещал своим дочерям? – спросила другая монахиня, разглядывая узоры на вышитой скатерти.

– Нет! Ничего он не оставлял! Они нищие! Все по праву принадлежит мне! А я этой шлюхе и копейки не выделю! – отчим просто бесновался.

– Мы проверим, барон, проверим… – спокойно покивала старшая из сестер. – Скоро время вечерней молитвы, и ты дитя мое, – она указала на меня. – Пойдешь с нами, и ночевать тоже будешь с нами. Вещей тебе собирать не надо, незачем брать мирское в Божью обитель.

Наутро я уехала с сестрами и оказалась в монастыре. Так я стала послушницей Ордена Святой Великомученицы Софии Костелийской. Орден в ближайшие пол года, отсудил и забрал у отчима причитающиеся мне наследство, приписав его во благо Церкви. Моя мать благополучно разродилась сыном, а потом и еще двумя дочерьми. Отчим унаследовал титул графа Майренского, и теперь преспокойно живет с моей матерью в новом поместье. Я же стала сестрой Ордена. Мать никогда не навещала меня. Я тоже с ней не встречалась.