Эрнест Сетон-Томпсон - Зверь [сборник]

Пламя ревело, словно ураган. Огромная сосна с треском рухнула в пруд, едва не задев человека. Всплеск воды погасил почти все огоньки, но жар от ствола шел такой, что человеку пришлось придвинуться ближе к медведю. Еще одна сосна упала, притопив предыдущую, и убила койота. Там, где стволы соприкасались, огонь яростно вспыхнул, и медведь попятился от него ближе к человеку. Теперь они находились на расстоянии вытянутой руки. Бесполезное ружье лежало у берега на мелководье, но у человека при себе был нож — нож, приготовленный для самообороны. Но он не понадобился: сила огня провозгласила мир. Выныривая и снова погружаясь, они провели так еще час, держа нос над водой, а взгляд — на своем противнике. Алый ураган миновал, в лесу стоял дым, но уже вполне переносимый, и медведь, выпрямившись во весь рост, побрел на мелководье к берегу и дальше в лес. Человек заметил, что из лохматой спины медведя струится кровь, окрашивая алым воду. И на тропе тоже остался кровавый след. Лэн знал: это медведь из каньона Бакстера, тот самый медведь-гринго, но он и понятия не имел, что этот медведь — одновременно и его старый приятель Джек. Лэн выбрался из озера на противоположном берегу, и они, охотник и добыча, направились в разные стороны.

Западные склоны Таллака начисто слизало огнем, и Келлиан перебрался в новую хижину на восточном, где еще оставались участки зелени; куропатки, кролики и койоты сделали то же самое, как и гризли Джек. Его рана быстро затянулась, но память о ней и о запахе ружья сохранилась — это был опасный запах, новый и пугающий, и Джеку было суждено познакомиться с ним слишком близко, ведь вскоре их поджидала новая встреча. Джек неторопливо спускался со склона Таллака, следуя за сладким ароматом, будившим в нем воспоминания о прошлых радостях, — запахом меда. Из-под его лап безмятежно вспорхнула стайка куропаток и уселась на невысокое дерево, и тогда до Джека донесся человеческий запах, потом треск — такой же, который ужалил его в загоне для овец, — а потом одна из куропаток рухнула вниз. Джек шагнул к ней, чтобы понюхать, и человек, появившийся из кустов напротив, тоже сделал шаг к куропатке. Их разделяло десять футов, и они друг друга узнали: охотник увидел медведя-одиночку с раной в боку, а медведь учуял запах ружья и кожаной одежды. Быстро, как гризли, — а значит, быстрее молнии — Джек встал на задние лапы. Человек отпрянул, споткнулся и упал, гризли навис над ним. Охотник лежал лицом вниз, как мертвый, но прежде, чем нанести удар, Джек уловил запах, заставивший его остановиться. Он учуял жертву, и этот запах как будто отдернул шторы или воскресил прошедшие дни. Те дни, проведенные в охотничьей хижине, давно забылись, но прошлые ощущения по просьбе носа с готовностью приняли командование. Джек глубоко втянул в себя носом воздух. И его ярость улеглась. Гризли сменил гнев на милость, развернулся и ушел, так и не тронув охотника.

О, слепец с ружьем! Все, что он смог сказать в объяснение случившемуся, это: «Никогда нельзя угадать, что гризли выкинет, но если он тебя зажмет в темном углу, лежи и не высовывайся». Келлиану и в голову не пришло признать за мохнатой тварью порыв к врожденному добру, даже когда он рассказывал погонщику овец о своем приключении в пруду, о том, как он ранил медведя и как потерял его след в лесном пожаре:

— Неподалеку от хижины, когда он внезапно появился и кинулся на меня, я уж было решил, что настал мой последний час. Ума не приложу, почему он меня не прихлопнул. Но скажу тебе так, Педро: тот медведь, который убил твоих овец на верхних пастбищах, и тот, который был в каньоне, — один и тот же. Не могут два медведя оставлять одинаковые следы задних лап, а тут следы одинаковые.

— А как же тот медведь в пятьдесят футов высотой, которого, каррамба, я видел собственными глазами?

— Должно быть, той ночью твой ужас наложился на религиозный экстаз, и вместе они сотворили чудо. Но не боись, я еще достану этого медведя.

Тогда Келлиан отправился на долгую охоту, со всем арсеналом уловок, которые должны были помочь обвести медведя вокруг пальца. Он позвал с собой Лу Бонами, чтобы его желтая дворняга помогла выследить медведя. Они нагрузили поклажей четырех лошадей и повели их через гряду на восточный склон Таллака и вниз, от пика Джека, который Келлиан назвал в честь своего медвежонка, к озеру Палой листвы. Охотник надеялся, что там им встретится не только медведь-гринго, за которым они и шли, но и другие, раз уж то место не пострадало от пожара.

Они быстро разбили лагерь, натянув тент скорее от солнца, чем от дождя, и, после того как привязали на лугу лошадей, отправились на охоту. Идя вокруг озера, охотники смогли неплохо разобраться, кто здесь обитает: множество оленей, несколько черных медведей, парочка бурых и гризли, — а затем заметили след, ведущий вдоль берега. Келлиан указал на него, коротко бросив:

— Это он.

— Медведь-гринго старины Педро?

— Ага. Тот, в котором пятьдесят футов. Думаю, днем в нем не больше семи, но, конечно, по ночам медведи сильно прибавляют в росте.

Так что желтую дворняжку пустили по следу, и она помчалась, смешно потявкивая, а охотники, спотыкаясь, поспешили за ней как можно быстрее, порой окликая собаку, чтобы та не слишком торопилась. Они подняли много шума, и Гринго-Джек, который неспешно прогуливался наверху вдоль склона горы, услыхал их за милю. Нос обычно приводил его ко многим хорошим и съедобным вещам, поэтому Джек шел против ветра. Шум снизу звучал настолько необычно, что Джеку захотелось разнюхать, что к чему, и для этого он направился в ту сторону, так чтобы оказаться позади, потом спустился на наветренную сторону — и вышел на след охотников и собаки.

Нос немедленно поставил его в известность: здесь был охотник, которого он когда-то пощадил, и еще он учуял два давно забытых запаха — оба ненавистные; все три запаха сейчас означали врагов, и из горла Джека вырвался выразительный звук: «Уф-ф!»

Особенно взбесил его собачий запах, хотя Джек, без сомнения, совершенно забыл дворняжку, и лапы несли его по вражескому следу быстро и бесшумно.

На неровной, каменистой почве собака едва поспевает за медведем, а этого пса вдобавок постоянно подзывали охотники, так что медведю не составило труда догнать их. Он шел за ними еще ярдов сто, отчасти из любопытства, преследуя собаку, которая когда-то гонялась за ним, пока переменившийся ветер не донес до пса запах идущего позади медведя. Он круто развернулся — еще бы, разве можно бежать по следу на тропе, когда ветер доносит запах живого тела? — и вприпрыжку помчался назад, ощетинившись и совсем иначе лая.

— Не понимаю, — прошептал Бонами.

— Медведь, да, — ответили ему. Собака, высоко подпрыгивая, бежала прямо на врага.