Эдгар Берроуз - ТАРЗАН. Том 5

И вдруг увидели Тарзана, который большими прыжками несся навстречу человеку и зверю. Но что он мог сделать?

Носорог уже настигал Шримпа, когда маленький сержант споткнулся и упал. Кэрри закрыла глаза руками. Как бы очнувшись от столбняка, Лукас и Бубнович побежали к месту, на котором вот-вот должна была разыграться трагедия.

Кэрри против своей воли отвела руки от лица. Она увидела, как носорог, низко пригнув голову, готовился пырнуть рогом распластавшегося на земле человека.

Миг — и Тарзан прыгнул, перевернувшись в воздухе, и опустился на плечи зверя. Этого было достаточно, чтобы отвлечь носорога от Шримпа. Началась бешеная скачка неуклюжего животного с наездником на спине. Носорог лягался, как дикий жеребец, становился на дыбы, пытаясь сбросить дерзкого седока.

Тарзан удерживался на спине Буто достаточно долго, чтобы успеть вонзить нож, пробив толстую шкуру как раз там, где бронированный череп уступал место шейной складке. Лезвие перебило спинной мозг животного. Парализованный носорог рухнул на землю. Спустя несколько секунд он был мертв.

Маленький отряд собрался вокруг поверженной огромной туши. Тарзан повернулся к Шримпу:

— Вы совершили подвиг, сержант Розетти. Это один из самых смелых поступков, который я когда-либо видел в жизни.

— Полковник, наш Шримп не зря получил все свои медали,— улыбнулся Бубнович.

Теперь у отряда оказался солидный запас мяса. Олень и носорог — это было для пяти человек более чем достаточно. Тарзан вырезал из туши молодого бычка несколько лучших кусков и отрезал горб у носорога. На речном берегу он вырыл яму, и разжег в ней костер, и обжарил на огне куски оленины.

— Но не собираетесь же вы есть это? — Шримп указал на огромный, покрытый толстой кожей носорожий горб,— выглядит он не совсем аппетитно.

— Через пару часов вы пальчики оближете, попробовав блюдо из этой неаппетитной на вид штуковины.

Когда на дне ямы образовался слой раскаленных углей, Тарзан положил горб на них шкурой вниз, покрыл его душистыми листьями, а затем засыпал все землей.

Пока деликатес запекался, он взял порцию сочащейся кровью оленины, отошел в сторонку и начал отрывать зубами куски сырого мяса. Американцы и Кэрри уже давно перестали обращать внимание на трапезу Тарзана.

— Что ты чувствовал, Шримп, когда бежал вперегонки с носорогом? — спросил Бубнович.— Держу пари, что ты покрыл сто ярдов менее чем за восемь секунд.

— Я начал читать «Аве, Мария», когда почувствовал что-то вроде смерча за спиной. Я думал, если мне удастся кончить молитву прежде, чем зверь догонит меня, будет шанс спастись. И тут я споткнулся. Но Святая Мария все же услышала и,спасла меня.

— А я думал, тебя спас Тарзан,— заметил Бубнович.

— Конечно, Тарзан. Но кто привел его сюда вовремя? Как ты считаешь, остолоп?

— Атеизм неуместен, раз все счастливым образом закончилось,— примирительно сказал Джерри.

— Я тоже молилась,— заявила Кэрри.— Я молилась, чтобы Бог не допустил ничего плохого. Ведь вы рисковали жизнью ради нашего спасения. Вы храбрый человек, сержант. Тем более, у нас не было ни единого шанса. Вы, конечно, понимали это.

Розетти чувствовал себя крайне неловко. Ему хотелось, чтобы все заговорили, наконец, о другом.

— Вы преувеличиваете мои заслуги,— недовольно сказал он.— Я сделал это, не отдавая себе отчета. И в тот момент ни о чем не думал. Кто действительно проявил мужество — это полковник Клейтон. Подумать только, убить оленя и носорога, имея в руках только нож!

Джерри незаметно обменялся с девушкой быстрыми взглядами. Он видел, как она отрывала куски мяса красивыми белыми зубами и вспомнил, что она говорила о своей ненависти к японцам: «Я хочу их ненавидеть. Часто упрекаю себя, что недостаточно ненавижу их». Он думал, какой женщиной станет Кэрри после войны — после всего того, что довелось ей пережить и что еще пережить предстоит.

Джерри перевел глаза на Тарзана, евшего сырое мясо, а затем поглядел на других, уплетавших жареные куски и перепачканных мясным соком.

— Хотел бы я знать, каков будет наш мир после окончания войны? — высказал Джерри свои мысли вслух.— Какими людьми станем мы сами? Большинство из нас так молоды и за плечами у нас ничего, кроме войны — убийства, ненависть, кровь... Интересно, сможем ли мы примириться с однообразием мирных будней?

— Это меня касается? — с живостью откликнулся Бубнович.— Я-то, если удастся засунуть ноги под письменный стол, никогда не вытащу их обратно! И разрази меня гром, если я изменю свое мнение о себе!

— Вы сейчас так думаете, Джо. Будем надеяться, что вы не ошибаетесь,— покачал головой Лукас.— Но о себе ничего определенного сказать не могу. Иногда я ненавижу полеты, а иной раз думаю, что боевые вылеты стали частью меня самого. Конечно, не столько полеты, сколько возбуждение и душевный трепет, связанные с ними. Значит, сражения и убийства мне нравятся. Было бы чертовски ужасно, если все молодые парни, прошедшие войну, мыслят и чувствуют таким образом. Или — Кэрри. Она научилась ненавидеть. А ведь совсем не создана для этого. Но война и японцы заставили ее испытать это чувство. Я думаю вот о чем: если ненависть исказит чью-либо душу, сможет ли такой человек вернуть себе чистоту помыслов и стать каким был прежде?

— Вам не стоит беспокоиться,— успокаивающе заметил Тарзан.— Человек легко приспосабливается к изменившимся условиям. Молодые люди особенно быстро реагируют на перемены в окружающей обстановке. Вы все найдете свое настоящее место в жизни, когда наступит мир. Только слабый и испорченный человек под воздействием тяжелых обстоятельств бесповоротно меняется к худшему.

— Мне кажется, война все же очень сильно отразится на нас,— возразила Кэрри.— Мы уже никогда не станем такими, какими бы стали, не пройдя через весь этот ад. Война состарила нас — мы потеряли бесповоротно часть нашей юности. Джерри мне недавно сказал, что ему всего только двадцать три года. А я думала — ему больше тридцати. Он потерял десять лучших лет своей жизни — просто не прожил их так, как подобает. Может ли он стать таким, каким был бы, проведи он свою молодость в мирной обстановке? Нет, он будет гораздо лучше...

Все примолкли.

Кэрри вновь нарушила затянувшуюся паузу:

— Я считаю,— продолжала она,— что и я буду лучше из-за того чувства, которое Джерри и Тарзан порицают,— из-за ненависти. Я не имею в виду мелкое чувство. Я говорю о святой ненависти, которая возвышает человека. В качестве компенсации за ущерб, который она наносит душе, такая ненависть порождает верность отчизне, товарищам, крепкую дружбу и привязанность.

Все озадаченно обдумывали столь необычный панегирик ненависти.