Эсмира Исмаилова - На берегах Босфора [Стамбул в рецептах, историях и криках чаек] [litres]

Подобного рода тайны всегда кажутся зловещими и заставляют о многом задуматься. Но в этот раз я думала о другом: я понемногу начинала понимать, как важен был этот человек османскому миру – преданному и благодарному. В тот прохладный осенний день мне удалось пусть на несколько минут, но все же погрузиться в характерную для стамбульцев томящую грусть, которую они бережно несут сквозь десятилетия. Она всегда незримо присутствует в их сердцах, как смутное напоминание о том, что все в этом мире шатко и непостоянно: судьбы великих империй и жизни великих людей…

20 декабря

Замерзшие прохожие и засыпающий Босфор. – Рыжая кошка, заманившая меня в тупик. – О молочном салепе, который пьют с приходом холодов. – Длинные ресницы обознавшегося Кадира. – Парящие вопреки законам физики ялы. – Тайный сговор двух страстных сердец.

Чем дольше мы жили в Стамбуле, тем больше я думала о странном стамбульском кейфе. Я продолжала ловить его мимолетное дыхание на скалистом берегу Босфора, на кромке белоснежного катера, по сто раз на дню соединяющего европейский и азиатский берега.

Иногда кейф приходил ко мне с последним глотком густого кофе, сковывавшего терпким осадком обветренные губы. Он раскрывался в ярких брызгах только что очищенных апельсинов и слабо тлел в мандариновых корках, разложенных на раскаленных буржуйках из старого чугуна.

Их зимний будоражащий аромат кружил у самого носа, опускаясь легкой горчинкой на кончик языка, стоило его слегка высунуть. Кофейни меняли тонкий лен скатертей на плотный зимний хлопок. Свежие цветы сменялись сухими ветками и еловыми венками, украсившими антикварные двери на западный манер.

Все мое тело предвкушало приход холодов, но неизвестный Стамбул жил по особому расписанию, не посвящая меня в свои планы.

Укутавшись в шерстяной палантин, я часами продолжала бродить по безлюдным улицам смущенного города, открывая его укромные места, которых он стыдился, как театральная прима первых морщин на еще свежем лице.

Я каждый день покупала у сгорбленной старушки жареный горох, но из брезгливости никогда не ела его, а делилась им со всеядными чайками, которые следовали за мной по пятам. Старушка еще предлагала пластмассовый вазон с цветущим рождественником, но я бы не донесла его до дому, а чайкам он был не нужен – и я каждый раз, стесняясь, отказывалась от покупки.

Ощущение потерянности снова настигло меня, как это обычно бывает в пору декабрьской хандры. Только на этот раз вокруг не мелькали рождественские огоньки и не ходили по улицам ряженые Санта-Клаусы, меня окружали замерзшие стамбульцы, бесцельно шатающиеся по холодным набережным и уныло глядящие в мутные воды засыпающего Босфора. Я заглядывала в их отчужденные глаза, пытаясь отыскать хотя бы призрачный намек на то, что ждет меня в будущем, но все они отводили взгляд, пребывая в такой типичной для Стамбула печали.

– Тебе надо просто влюбиться! – увещевала меня мудрая сестра из Лос-Анджелеса, где чувства вспыхивают так же быстро, как и угасают.

– Но как я влюблюсь? У меня есть Дип…

– Я ведь не прошу тебя завести любовника, нужно просто влюбиться, встряхнуться, наполниться новыми эмоциями…

Чувство стыда после таких разговоров долго не покидало меня: одна только мысль о параллельных отношениях вне стен дома в моем старомодном сознании превращала меня в изменницу, и я тут же звонила Дипу, у которого, как всегда, не было на меня времени.

Я работала целыми днями, и лишь с трудом улученные несколько часов старалась провести поближе к чайкам, которые своими развязными воплями пугали меня настолько, что я тут же поворачивала к дому.

В пять часов было почти темно. Озябшая, я искала укромное место, чтобы незаметно согреться и вдоволь насладиться минутами одиночества, которое теперь доставляло мне неимоверное удовольствие.

Пушистая рыжая кошка, за которой я зачем-то брела, завела меня в тупик неизвестной улицы Ватман. Возле искривленной вывески над незаметным кафе толпились люди. Они весело смеялись и, кажется, что-то отмечали. Я ненадолго приостановилась – их искренние улыбки на фоне пожухлых стен, с трудом освещаемых раскачивавшимся на ветру фонарем, выглядели забавно в это время года. Все они держали картонные стаканчики с ароматным кремовым напитком, источавшим невероятное тепло. Неожиданно кто-то взял меня за руку и потянул в сторону входа. В толпе невозможно было разглядеть, кто это, да и вырываться не хотелось: теплый свет из двери манил внутрь, не оставляя места сопротивлению. Я была уверена, что кто-то, крепко державший меня за окоченевшие пальцы, перепутал меня с какой-нибудь местной девушкой и сейчас начнет долго и эмоционально извиняться, а я скажу, что такое со всеми случается, и тут же уйду.

Внутри было фантастически тепло.

Болотного цвета буржуйка коптила в дальнем углу, и мне захотелось погреться у ее горячей створки, за которой полыхали крупные угли.

Вдоль стены с большими зеркалами стояли незнакомые люди и оживленно беседовали. Мое появление никого не смутило, и это радовало. Я посмотрела перед собой – и увидела пушистые глаза (неужели бывают такие густые ресницы?). Это был обычный парень в растянутом свитере. Больше я ничего не могла бы сказать о нем, так как во всем остальном он был таким же, как все, только с очень необычными глазами. Он молча смотрел на меня, а я ждала извинений за то, что он так нелепо обознался. Он же снова взял меня за руку и повел к той самой буржуйке, о которой я стала мечтать, как только зашла в это скромное заведение.

– Меня зовут Кадир. Я здесь работаю. У моего коллеги родился сын, и мы отмечаем.

– Ах вот почему здесь столько народу…

– Да, обычно у нас не так многолюдно… Даже наоборот. Эта улица тупиковая, и люди сюда заходят редко. А вы? Что вы тут делали?

– Я… Я пришла за кошкой. Рыжей.

То, что я говорила, было так нелепо, что мы просто рассмеялись, а после начали болтать так, как если бы были давно знакомы и даже дружили с детства. Мы не заметили, как прошел час. Толпа начала потихоньку разбредаться по домам, и я тоже заторопилась.

– Так быстро? – немного испуганно заговорил мой новый знакомый. – Но мы даже не выпили салеп! Я не отпущу без него, иначе вы простудитесь.