Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Рой бабочек

Как только начинало темнеть, рой постепенно рассеивался, а с наступлением ночи бабочки исчезали. Если на следующий день было прохладно, они не появлялись вообще. Допустим, эти бабочки вылетают на свет только при определенной погоде, но куда они деваются по ночам? Век их, конечно, короток, но трудно поверить, чтобы катаграммы, все до одной, умирали к концу дня. Может быть, они улетают в лес и там чинно устраиваются на ночлег между листьями более высоких деревьев? Я не знал.

В окрестностях Иреву-куа жили не только катаграммы. Нигде больше я не встречал такого количества бабочек разных расцветок и разных видов. В свободное время, когда заняться было нечем, я ради развлечения начал их собирать. Делал я это лениво и как бы между прочим: не бегал за ними по лесам и полянам, не тряс кусты, не отслеживал, как положено порядочному энтомологу, движение роя, лишь время от времени пытался поймать «экземпляр», какого прежде не видел. Тем не менее за две недели, проведенные в Иреву-куа и округе, мне удалось собрать более 90 бабочек разных видов. Будь у меня побольше терпения и ловкости, я, несомненно, поймал бы как минимум в два раза больше. Для сравнения скажу, что во всей Великобритании насчитывается всего 65 видов, включая редчайших мигрантов.

Самых ярких, изысканных и больших бабочек я увидел в лесу. Это были морфиды, завораживающие голубым сиянием огромных — до 10 сантиметров в размахе — крыльев. Когда я впервые увидел, как эта великолепная бабочка лениво, словно нехотя, скользит по воздуху, я бросился за ней через заросли, цепляясь рубашкой за колючки, и почти было настиг, но она вдруг развернулась и со всей силой ударилась о сетку. Морфиды чувствуют, когда за ними охотятся, и, говоря научным языком, в ситуации опасности прибегают к иным поведенческим стратегиям. Однажды, когда я подошел довольно близко и в очередной раз безуспешно взмахнул сачком, они мгновенно встрепенулись, взлетели и скрылись в ветвях. Только после нескольких бессмысленных, до пота изматывающих попыток погони я осознал, что пора менять тактику.

Морфиды предпочитают открытое пространство, где им не мешают ветки или кусты. Вот и теперь они облюбовали широкие просеки, которые работники Неньито прорубили в лесу, чтобы удобно было стаскивать стволы к реке. В солнечные дни их можно было заметить издалека по ослепительному сиянию крыльев. Поначалу я бежал к ним, размахивая сачком, но вскоре до меня дошло: если я буду суетиться и мельтешить, они перепугаются и немедленно скроются в густом лесу. Гораздо разумней остановиться и замереть с сачком на изготовку, а когда бабочка беззаботно подлетит поближе, попытаться одним движением ее поймать. Это немного напоминало игру в крикет: обманчивые движения морфид были столь же непредсказуемы, как рискованная подача опытного игрока.

Однако был и более простой способ. Профессиональные ловцы бабочек нередко приманивают их подслащенным навозом. Мы вполне могли обойтись без этой экзотической смеси: в лесу было полно диких апельсиновых деревьев и в траве, куда ни глянь, валялись горькие подгнившие плоды. Морфиды парами садились на подпорченные апельсины и с наслаждением тянули забродивший сок. Однако даже когда они были поглощены едой, подбираться к ним следовало очень осторожно, а приблизившись, одним точным движением накрыть сачком.

У других бабочек были иные вкусы. В один из дней, гуляя по лесу, я вдруг почувствовал омерзительную вонь. Из любопытства я пошел на запах и вскоре наткнулся на разлагающийся труп большой рептилии. Однако признать ее было трудно: со всех сторон падаль облепили очаровательные бабочки с нежными темно-синими крылышками в легких разводах. Они были так увлечены своей нечистой трапезой, что я смог подойти совсем близко и приподнять их за сложенные крылья большим и указательным пальцами.

Однако огромное количество катаграмм, морфид и других лесных красавиц не могло сравниться с несчетным множеством бабочек, обитавших на берегах водоемов.

Первая встреча с одним таким сборищем бабочек оказалась для меня совершенным сюрпризом. Однажды я вышел из влажного лесного сумрака на залитый солнцем луг с мягкой травой, поросший невысокими пальмами. Узкий ручей неслышно перетекал через осоку и мхи из одной бурой канавы в другую. Затаив дыхание, я стоял в тени деревьев и внимательно смотрел в бинокль, не прячется ли в траве, не плещется ли в ручье какая-нибудь живность, которую я, выйдя на солнце, мог бы спугнуть. Вокруг не было ни души. Вдруг я заметил, как над дальним берегом клубится легкий дымок. На миг я, вопреки здравому смыслу, подумал, что набрел на горячий источник или серную яму, подобную тем, какие образуются на склонах потухших вулканов, но тут же сообразил, что никакой вулканической активности в этих местах быть не может. Из любопытства пошел посмотреть, что там курится, и только метров за пятьдесят я понял, что это не дым, а невероятно густой рой бабочек.

Когда я подошел поближе, мне показалось, будто из недр земли бесшумно вышло огромное желтое облако. Пока я завороженно наблюдал за этим чудом, бабочки-парусники опустились на землю. Подняв крылья, они сидели так тесно, что под ними почти не было видно песка. Чуть поодаль, на краю подрагивающего желтого ковра, компания черных кукушек поспешно поедала ослабевших особей. Ни на птиц, ни на меня бабочки не обращали ни малейшего внимания.

Бабочки-парусники

Длинными хоботками, которые обычно сжаты в самом низу головы, словно часовая пружина, они сосредоточенно буравили землю. Бабочки пили и время от времени выпускали из брюшка тонкую струйку. Судя по всему, они не столько искали воды, сколько впитывали растворенные в ней минеральные соли, после чего избавлялись от излишка жидкости. Я присел, чтобы рассмотреть их поближе, и предположение о том, что они ищут соль, подтвердилось: бабочки тут же облепили мои руки, лицо и шею. Пот притягивал их так же сильно, как грязная болотная вода. Вскоре на мне расположились десятки бабочек, их менее удачливые подружки, громко шурша крыльями, кружили над головой. Я сидел не шелохнувшись и чувствовал, как их крохотные, похожие на нитку хоботки нежно ощупывают кожу, а тонкие ножки легко щекочут загривок.

Бабочки пьют пот

В последующие дни я привык к этому зрелищу и ощущениям, с ним связанным, но все равно не переставал ему поражаться. Огромные «пьющие компании» мы видели не только у ручьев и трясин; гораздо чаще они встречались на серебряных песках и отмелях, что тянулись вверх по реке от Иревукуа. Можно было не сомневаться: если день солнечный, значит, над водоемом кружит огромный, пестрый рой. В нем были не только большие ярко-желтые мотыльки, похожие на тех, каких я увидел впервые, но бабочки всевозможных цветов; держались они в основном стайками себе подобных. По моим грубым прикидкам, нам удалось обнаружить более дюжины разных видов. Все крупные, неописуемо красивые, с подрагивающими крылышками самых невероятных расцветок — бархатно-черные с карминными пятнышками, желтые с черными разводами и полосками, некоторые почти прозрачные, с тонкими черными прожилками. Вероятней всего, они садились рядом со «своими» исключительно потому, что их притягивало сходство окраса: стоило какой-то одной заметить своего двойника, она тут же подлетала, приземлялась рядом, и через несколько минут вокруг них оказывалось 40 или 50 бабочек, на первый взгляд неотличимых друг от друга. Впрочем, точными копиями называть их было нельзя. Возможно, сами парусники таких мелочей не замечали, но при ближайшем рассмотрении обнаруживалось, что, внешне похожие, они отличаются размером и особенностями рисунка. Поначалу я думал, что так передаются индивидуальные или половые различия, но позднее из определителя узнал, что эти бабочки относятся к разным видам.