Дэвид Аттенборо - Путешествия натуралиста. Приключения с дикими животными

Когда мы плавали на своем катере по реке, не раз случалось так, что волны от него добегали до суши и накрывали облепивших берег бабочек, а когда волна отступала, на песке оставались только мертвые тельца да обрывки крыльев. Но даже мокрые, грязные, они сохраняли яркость и форму, которая притягивала живых сородичей, и через несколько секунд на них усаживалась новая колония.

К несчастью, бабочки были не единственными насекомыми, в изобилии населявшими Иреву-гуа. С утра до ночи нас истязали орды разнообразных летучих гадов. Они славились не только садистской жестокостью, но и редкостной упорядоченностью: эти кровососы прилетали посменно, строго по расписанию.

За завтраком наступало время комаров. Их было несколько видов, особой злостью отличались огромные жужжащие существа с отчетливо выделявшейся белой головкой. Обычно мы завтракали у костра, в надежде, что едкий дым удержит их около берега, но не тут-то было: самые стойкие и алчные умудрялись пить нашу кровь даже в таких неподходящих условиях. К тому времени, как на противоположном берегу солнце поднималось над лесом и до пыли раскаляло краснозем на поляне, комары нас покидали, чтобы отдохнуть в тени склонившихся над рекой деревьев. Впрочем, стоило неосторожно пройти под ветвями, они, вопреки заверениям наших хозяев, мол, в это время насекомые спят, кусали нас с привычным остервенением.

Затем наступал черед mbaragui , крупных, похожих на трупных, мух; после их укуса, напоминавшего укол иголкой, под кожей оставался крохотный кровяной сгусток. Мбарагуи тоже трудились на славу. Они немилосердно впивались в нас все жаркое время дня, но с наступлением сумерек исчезали. Возвращались комары, но теперь нас мучили польверины — отвратительные черные мошки размером с пылинку. Комары и мбарагуи были, по крайней мере, достаточно большими, чтобы их можно было углядеть, и, когда ты сбрасывал с себя впившегося в кожу, раздувшегося от твоей крови насекомого, испытывал огромное наслаждение. Избавиться от польверин оказалось гораздо сложнее. Они нападали на нас несметными ордами, и, хотя одним ударом ладони удавалось прихлопнуть полсотни этих мелких гадов, картины это не меняло: над нами по-прежнему висело густое черное облако. Спрятаться от них было невозможно. Они проникали сквозь плотную москитную сетку. Спасала только обычная простыня. Поначалу мы соорудили из нее что-то вроде палатки, но внутри стояла такая духота, что от этой затеи пришлось отказаться. Оставалось одно — густо штукатурить себя цитронеллой и другими патентованными средствами. Некоторые из них омерзительно пахли, от других горела кожа, нестерпимо жгло глаза и губы, однако польверины, судя по всему, считали наши снадобья чем-то вроде острой приправы к мясу. Каждую ночь они пировали на наших телах, с рассветом удалялись, и пост принимали комары.

Этот распорядок нарушался только погодой. В пасмурные, серые, сырые дни, равно как и в лунные ночи, комары, мбарагуи и польверины нападали на нас одновременно. Исчезали они только во время ливней. В Иреву-куа пасмурным был один из каждых четырех дней, и мы всякий раз расстраивались из-за невозможности снимать. Зато дождливые дни доставляли нам невероятную радость. Жара спадала, мы, лежа в гамаках, читали и наслаждались блаженной свободой от насекомых.

В первые же дни у нас появился еще один весьма серьезный повод для беспокойства. По нашим расчетам, Кейо должен был приплыть в Иреву-куа примерно через сутки после нас. Однако в положенный срок он не появился. Вскоре мы доели последние остававшиеся на катере консервы и были вынуждены просить Неньито нас поддержать провизией. Делать это нам не хотелось: мы и так задолжали ему за приют, а кроме того, пища, которую нам гостеприимно предлагали, была невкусной и однообразной — вареная маниока, солонина не первой свежести и время от времени несколько кислых диких апельсинов. К тому же у нас заканчивалось горючее, оба бака почти опустошились, и тут Неньито помочь ничем не мог. Надо было срочно искать выход. Если катер Кейо сломался вскоре после того, как мы с ним попрощались, значит, он где-то недалеко и у нас вполне хватит бензина, чтобы к нему добраться. Если же мотор непоправимо заглох и Кейо решил сплавляться назад, на Жежуи, наш катер к нему не дотянет и нам ничего не останется, как долго и впроголодь сплавляться за ним.

Нам становилось все тревожнее, пока наконец на пятые сутки Кейо не появился в Иреву-куа, безмятежно улыбаясь как ни в чем не бывало.

Мы бросили ему веревку, за несколько секунд он пришвартовался и поднялся по каменистому склону к хижинам. Я подождал, пока выгрузят ящики с нашими консервами, и пошел вслед за ним.

Сэнди, Неньито и Кейо сидели вокруг огня, попивая мате, который услужливо подносила и подливала Долорес. Мате — это высушенные и измельченные листья падуба парагвайского, вечнозеленого кустарника, близкого родственника европейского остролиста. Его насыпают в рог или в сделанный из небольшой тыквы калебас, заливают горячей или холодной водой и потягивают настой через бомбилью — трубочку с наконечником в виде ситечка. Мы с Чарльзом постепенно распробовали этот горьковато-сладкий, терпковатый напиток, и сейчас охотно присоединились к нашим знакомым.

«У Кейо мотор забарахлил, — рассказал нам Сэнди, — но сейчас все в порядке. Пока вода высокая, он хочет плыть вверх, посмотреть, какой там лес. Если река не опустится, Кейо задержится там недели на две, а если упадет, он вернется раньше, тут уж медлить нельзя. В любом случае он заедет за нами и отвезет в Асунсьон».

Это нас вполне устраивало. Кейо нахлобучил шляпу, попрощался со всеми за руку и пошел к катеру. Через несколько минут звук мотора растаял вдали.

Теперь, когда мы понимали, как вернемся, можно было, не беспокоясь ни о чем, ловить и снимать животных. Но сперва предстояло обзавестись помощниками: три пары глаз и рук — хорошо, но чем больше, тем лучше, особенно если это глаза и руки индейцев, знающих местный лес и его обитателей гораздо лучше любого европейца. Неньито рассказал, что в восьми километрах от Иреву-куа находится tolderia , то есть индейская деревня. Сэнди и я отправились на поиски.

Толдерия состояла из нескольких покосившихся, крытых соломой хижин, стоящих в очаровательной широкой, чистой, изумрудно-зеленой долине. К середине 1950-х годов прошлого столетия большинство индейцев распрощались с традиционным укладом. С тех пор они носили истрепанную европейскую одежду и вместо того, чтобы ходить в лес за добычей, держали тощих цыплят и полуголодный скот, у которого сквозь изъязвленную, обсиженную мухами кожу проступали ребра.

Мы рассказали, что ищем птиц и млекопитающих, поэтому будем готовы щедро заплатить каждому, кто их для нас поймает, и не менее достойно вознаградить тех, кто покажет нам пустые норы и гнезда.