Рифаа Тахтави - Извлечение чистого золота из краткого описания Парижа, или Драгоценный диван сведений о Париже

Рифа‘а Рафи‘ ат-Тахтави родился в городке ат-Тахта верхнеегипетской провинции Сохаг 15 октября 1801 г., то есть в год, и даже в день, бесславного завершения военной экспедиции Наполеона Бонапарта в Египет. Вокруг этой экспедиции, от которой отсчитывается начало нового периода в истории Египта, в самом Египте до сих пор не утихают споры, особенно обострившиеся в 1997 г., когда Франция выступила с инициативой отметить в 1998 г. «фестивалем» 200-летие экспедиции Бонапарта и возобновления культурных отношений между двумя странами. Развернувшаяся в египетской прессе полемика выявила два подхода к этому вопросу со стороны участвовавших в ней представителей научной и творческой интеллигенции: одни — меньшинство — признавали культуртрегерскую роль экспедиции Наполеона Бонапарта, ссылаясь на присутствие в экспедиционном корпусе ученых-востоковедов, составивших 10-томное «Описание Египта», а также на то, что французы привезли с собой типографский станок, нашли розеттский камень, позволивший впоследствии Шампольону разгадать загадку иероглифической письменности и т. п. Некоторые даже высказывали мнение, что культурный аспект экспедиции намного значительнее ее военного аспекта, особенно с учетом огромной роли французов в Египте при Мухаммаде ‘Али. Другие — подавляющее большинство — высказывались против того, чтобы считать трехлетнее пребывание французской армии в Египте началом франко-египетского культурного сотрудничества, подчеркивая, что «Описание Египта» и открытие Шампольона обошлись египетскому народу слишком дорого (два антифранцузских восстания в Каире, жестоко подавленных оккупантами, целые кварталы города, обращенные в пепел, тысячи жертв среди мирного населения). Говорилось о том, что французская экспедиция не имела ничего общего с лозунгами Великой Французской революции и преследовала цели колониальной экспансии, о том, что привезенный с собой типографский станок с арабскими литерами французы, уходя из Египта, увезли обратно вместе с множеством сделанных ими историко-археологических находок и арабских рукописей (более 300), часть которых была попросту украдена. Все эти ценности предназначались не для просвещения египтян, а для пополнения знаний самих французов, для развития французской науки, достижения которой лишь много позже становились известны египтянам. Никаких следов своего пребывания в Египте французская армия в египетской культуре не оставила. И лозунги Французской революции, и идеи Просвещения, и сведения о научных открытиях французских ученых проникали в Египет другими путями, их не принесли французские солдаты на своих штыках.

Французская экспедиция на самом деле предпринималась не для освобождения Египта из-под власти «угнетателей-мамлюков», как заявлял в своих обращениях к египтянам Наполеон Бонапарт, а в целях захвата и превращения Египта в плацдарм для скорейшего разгрома Англии, главного соперника Франции в сохранении ее торговли к востоку от Средиземноморья, о чем Бонапарт писал в 1797 г. в письме к правительству Директории. Египтяне, не только мамлюки, но и население Каира действительно оказывали вооруженное сопротивление французам, а после их ухода жестоко преследовали тех, кто с ними сотрудничал. И все же египетские тексты периода французской оккупации свидетельствуют о том, что, хотя французские солдаты не принесли на своих штыках идеи Великой Французской революции, грохот французских пушек все же разбудил египтян, изменил их самоощущение — наиболее образованная и мыслящая часть общества остро почувствовала превосходство завоевателей не только в военной, но и в культурной сфере, и это породило двойственное отношение к ним, и к европейцам вообще. Притягательность европейской культуры и колониальная политика европейских держав сформировали в арабском сознании противоречивый образ Европы как двуликого Януса, сохранившийся в силу последующего развертывания исторических событий до наших дней.

Но вернемся к Рифа‘а ат-Тахтави. Он родился в родовитой, возводившей свои корни к пророку Мухаммаду, некогда благополучной, но обедневшей семье. Еще в детстве потерял отца, и начальным образованием мальчика руководили братья его матери, авторитетные в ат-Тахте улемы. Чтобы отправить его для продолжения учебы в ал-Азхар, матери пришлось продать последние драгоценности ( ‘Анани 1975, 9). В 1824 г., после всего лишь семи лет обучения в ал-Азхаре, Рифа‘а получает звание шейха и свидетельство (иджаза) на право преподавания хадисоведения, логики, риторики (байан) и метрики (‘аруд). Если бы он остался преподавать в ал-Азхаре, у него были бы все шансы войти в число ведущих улемов. Но в том же году он был назначен имамом в один из вновь созданных армейских полков. В Египте тогда находилась французская военная миссия, и первыми европейцами, с которыми познакомился ат-Тахтави, были французские военные инструкторы, занимавшиеся организацией египетской армии, и среди них руководитель миссии Де Сев, известный позже как Сулайман-паша. Два года спустя ат-Тахтави было предложено сопровождать в качестве имама группу молодых людей, посылаемых Мухаммадом ‘Али на обучение в Париж. Кандидатуру Рифа‘а предложил паше обучавший юношу в ал-Азхаре шейх Хасан ал-‘Аттар ( ‘Анани 1975, 10). Личность ал-‘Аттара (1766—1835), известного в свое время поэта и стилиста, заслуживает более подробной характеристики уже потому, что именно он был главным вдохновителем труда ат-Тахтави. Сын торговца благовониями, ал-‘Аттар принадлежал к новому поколению улемов ал-Азхара, постепенно сменивших в 80—90-е годы XVIII в. старое поколение и не оставшихся безучастными к тем феноменам европейской культуры и науки, свидетелями которых они стали во время пребывания французских войск в Египте. Как и его близкие друзья, знаменитый историк ‘Абдаррахман ал-Джабарти (1754—1822) и поэт Исмаил ал-Хашшаб (ум. в 1815), ал-‘Аттар дружески общался с сопровождавшими экспедиционный корпус французскими учеными-арабистами, которым он преподавал арабский язык, а также с художником Риго, писавшим портреты улемов и знатных египтян, и в сочиненной под впечатлением знакомства с французами макаме — небольшой новелле, написанной рифмованной прозой и стихами, — «Фи духул ал-фарансавийа ад-дийар ал-мисриййа» («О вторжении французов в египетские земли») выразил свое восхищение широтой их познаний и тем, что арабские средневековые труды переведены, оказывается, на французский язык. В стихи он вставил французские слова (в арабской графике) si и non («да» и «нет»). После ухода французов ал-‘Аттар поспешил уехать из Египта, видимо, опасаясь неприятных для себя последствий из-за общения с оккупантами, и жил сначала в Румелии, балканской части Османской империи, затем в Дамаске. В Каир возвратился лишь в 1815 г. и, как оказалось, очень вовремя. Обстановка в Египте переменилась, там уже работали многие европейские специалисты, в большинстве своем французы, помогавшие паше в организации и обучении армии, в создании военной промышленности, медицинских учреждений, ведшие и археологические раскопки. Ал-‘Аттар вновь приступил к преподаванию в ал-Азхаре и позже был назначен его шейхом (ректором). Признанный поэт, он на склоне лет отказывается от стихотворства и углубляется в изучение наук — истории и медицины, преподававшихся в ал-Азхаре по трудам средневековых арабских авторов и средневековыми же методами, а также совершенно заброшенной географии, которые оказались востребованными при паше-реформаторе Мухаммаде ‘Али. Его собственные сочинения — «Инша' ал-‘Аттар» (его жанр может быть определен как пособие по эпистолярному стилю, или письмовник), комментарии (хашии и шархи) к трактатам средневековых авторов, учебные пособия (в стихах) по грамматике, работе с астрономическими приборами, медицине — вполне, по мнению Я. Брюгмана, традиционны, и «заслуги ал-‘Аттара относятся скорее к его личности, нежели к его трудам… Шейх ал-‘Аттар был человеком просвещенным… открытым новым идеям» ( Brugman, 16).