Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

Солдат, который управлял одной из встречных упряжек, предложил мне часть провизии, но я отказался. У него было её не так уж много, да и мы не нуждались. Поэтому я не стал его задерживать.

Перед тем как уехать, он сказал мне, что вождь каменских коряков Эйтель, которого обвиняли в мятеже, отправился в путь, чтобы убедить коменданта в ложности этих обвинений.

Продолжая свой путь, мы увидели за небольшой речкой, окаймлённой кустарником, цепь крутых гор, на которые мы поднялись, чтобы спуститься к другой реке, называемой Таловка. По мере приближения к морю она расширялась, её берега были покрыты густым лесом, я заметил в нём несколько довольно больших деревьев. Мы пересекли эту реку на значительном расстоянии от Каменного, чтобы пересечь обширную равнину и большое озеро; наконец мы пересекли реку Пенжина, почти в самом ее устье в направлении от юго-востока на северо-запад. Ширина реки здесь поразительна, а вид покрывавших его нагромождений льда, имевших чрезвычайную высоту, был бы ещё более живописен, если бы мы могли любоваться ими со стороны; но у нас не было выбора, и нам пришлось идти прямо через них, перетаскивая собак и сани через каждый торос. Трудность и медлительность такого способа передвижения легко понять; он требовал от меня предельного напряжения и осторожности, чтобы остаться невредимым.

До Каменного, куда мы прибыли 24-го числа перед полуднем, оставалось ещё около двух часов езды, когда нас с величайшей вежливостью встретили жители деревни. В отсутствие Эйтеля командование перешло к другому вождю по имени Эйла. Это он вышел нам навстречу вместе с русским отрядом. В деревне нас провели в юрту Эйтеля, которая была давно убрана и подготовлена к приёму господина Козлова.

Эйла выказывал нам всяческое уважение; у нашей двери постоянно стоял страж, которому было приказано пропускать к нам только тех, которым у нас не было причин не доверять. Это не было связано с сообщениями о восстании коряков — у нас не было сомнений, что оно было ложным [138]. Их отношение к нам и то, как они приготовились к приёму коменданта, ясно показывали, каково было их умонастроение. Неверно также и то, что это было следствием прибытия сюда солдат, посланных из Гижиги [139]. Их отряд был в таком состоянии, что трудно было рассчитывать на то, чтобы он внушил благоговейный трепет людям вроде коряков, которые, как я понимаю, слишком мало ценят свои жизни, чтобы их можно было запугать; и которых ничто не может сдержать, если у них есть хоть малейшее основание для недовольства.

Однако вид пушки и вооружённых казаков, вошедших в деревню, не объявляя о каких-либо враждебных намерениях, поначалу вызвал у них некоторую тревогу. Тотчас же подойдя к унтер-офицеру, командовавшему отрядом, они потребовали от него ответа, пришёл ли он отнять у них свободу и истребить их, и добавили, что если таков замысел русских, то коряки скорее умрут все до одного, чем покорятся. Офицер успокоил их, заверив, что появление отряда в деревне не должно их тревожить; что они были посланы встретить господина Козлова, что в силу его звания предписывалось военными уставами России. Этого объяснения было достаточно, чтобы рассеять их подозрения, и коряки и русские жили вместе при полном взаимопонимании. Доверие коряков было так велико, что они не приняли никаких мер предосторожности на случай внезапного нападения на них и не обратили бы никакого внимания на постоянное пребывание солдат среди них, если бы не голод, который сделал таких гостей весьма обременительными.

Я намеревался задержаться в Каменном не дольше, чем это было необходимо для отдыха собак, но в ночь на 24-е небо затянуло тучами, а сильные порывы ветра возвестили о надвигающейся буре; опасение встретить её в открытом поле заставил меня отложить отъезд.

Этот острог находится в трехстах верстах от Пусторецка и расположен на возвышенности морского берега, близ устья реки Пенжины. В нем двенадцать юрт и много балаганов, все они очень большие и построены так же, как и те, что я уже описал. Хотя жилища эти расположены довольно близко друг к другу, деревня занимает значительное пространство. Её окружает частокол, который выше и толще, тех, что окружает камчадальские остроги. Оборона также усилена копьями, луками и стрелами, и даже мушкетами. Внутри этих своих убогих укреплений коряки считают себя неприступными. Здесь они отбивают атаки своих врагов, в том числе и чукчей, которые являются самыми грозными из их соседей как по численности, так и по храбрости [140].

Население Каменного едва ли превышает триста человек, включая мужчин, женщин и детей. Я ничего пока не скажу о нравах местных жителей до моего прибытия в Гижигу, которое, надеюсь, произойдёт через несколько дней.

До отъезда я осмотрел дюжину байдар разных размеров, похожих на те, о которой я упоминал при описании Хайлюли, за исключением того, что они были легче по весу, объёмнее и лучше построены. Многие из них могли вместить от двадцати пяти до тридцати человек.

С самого нашего приезда господин Шмалев предвидел, что не сможет сопровождать меня в дальнейшей поездке. Осаждаемый с утра до вечера целым отрядом солдат, приходивших сообщить ему о своих неотложных нуждах, он считал своим долгом не оставлять их, а употребить все средства, которые давала ему его должность и знание вверенного ему края, чтобы обеспечить им помощь. Ему не терпелось поскорее добраться до Гижиги, где его давно ждал брат, но он все же решил отпустить меня одного.

Он с сожалением сообщил мне об этом обстоятельстве и в то же время дал мне надёжного солдата по имени Егор Голиков [141]. Он сказал, что этот человек — ценный подарок, и в дальнейшем я убедился, что он говорил чистую правду.

Мне жалко было так скоро расставаться с этим добрым и доблестным офицером. Я бы с радостью и благодарностью повторил здесь то, что англичане писали о его душевности и вежливости; но оставлю графу де Лаперузу удовольствие вернуть тот долг, который каждый участник экспедиции обязан господину Шмалеву за все услуги, которые он нам оказал.

Я выехал из Каменного в восемь часов утра 26-го марта, при довольно спокойной погоде. Через пятнадцать вёрст мы пересекли горную гряду, которую прежде проходили с этой стороны деревни и затем переправились через реку Шестакова, названную по имени урядника, который был убит там во главе отряда, посланного для того, чтобы усмирить взбунтовавшихся коряков. Коряки захватили их врасплох под покровом ночи на берегу реки и не дали ни одному человеку спастись бегством: все русские были убиты. Мы остановились на этом месте на ночлег.

Меня разбудили порывы ветра, дувшего с невероятной силой. Тучи снега застилали небо до такой степени, что трудно было различить, день это или ночь. Несмотря на ураган, я решил пуститься в путь, но не мог убедить своих проводников даже попытаться сделать это. Они упорно не соглашались идти, опасаясь заблудиться в такую плохую погоду.