Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

Получив отпор со всех сторон, я удалился в свою палатку в не очень приятном расположении духа. В полдень, однако, я был утешен прибытием семи чукчей. Они приехали в санях, похожих на сани кочевых коряков, и были точно так же запряжены оленями. Я принял их в своей палатке и предложил остаться, пока не стихнет буря. Насколько я мог судить по их довольным лицам, ничто не могло бы польстить им больше, чем это моё приглашение.

Среди моих гостей был вождь по имени Тумме. Он поблагодарил меня за приём, который я им оказал, и заверил меня, что с тех пор, как они услышали обо мне, они ничего так страстно не желали, как знакомства со мной, и очень боялись упустить такую возможность. Он добавил, что они никогда не забудут ни меня самого, ни моей доброты и что они расскажут об этом всем своим соплеменникам. Я отвечал им выражением самой горячей благодарности, сообщив, что уже знаком с их любезным интересом ко мне и что я не менее желал этой встречи.

После этой необходимой прелюдии мы поговорили на общие темы, в основном о наших родных странах. Их любопытство не уступало моему, и время шло в бесконечных вопросах. Когда я сказал им, что, возвращаясь во Францию, я буду проезжать через город, в котором живёт их государыня, они попросили меня рассказать ей о них и положить к её ногам дань их уважения и покорности. Они уверяли, что тем более счастливы быть данниками России, что с каждым днём находят русских более доступными и добрыми. Они говорили с особой похвалой о господине Гагене [142], коменданте Гижиги.

Доброта, которую они открыли для себя в русских, заставила их пожалеть о том, что у них не было возможности поддерживать более частые отношения с этим народом. Для этого было бы хорошо, говорили они, чтобы царица снова учредила свое представительство на реке Анадырь. Они обещали, что не будут больше мешать поселенцам, а будут стараться всеми средствами убедить их забыть о несправедливостях, которые они чинили русским в прошлом. Происшедшее возникло в результате ошибки, от которой они пострадали так же, как и коряки, поскольку раньше считали, что все русские только и хотят, что поселиться на их территории и по соседству. По естественному чувству ревности они считали этих многочисленных иммигрантов своими противниками, чьё ремесло и деятельность были для их странными и подозрительными; и они посчитали, что самое главное, что нужно сделать — это избавиться от незваных гостей, убеждённые в том, что, истребив этих поселенцев, они уничтожат весь народ.

Чукчи утверждали, что поняли свои ошибки и свою глупость, как только хорошо познакомились с русскими. Напрасно их теперь уговаривают восстать, ибо они, напротив, склонны противодействовать мятежным интригам князя чукчей Херорги [143]— либо ограничив его власть, либо даже выдав его русским.

Не имея возможности понять, в какой части Земли я родился, они спросили меня, не находится ли моя страна по ту сторону большой реки. Прежде чем ответить им, я хотел понять смысл вопроса и обнаружил, что по их представлениям за пределами России, о которой они сами мало что знают, есть очень большая река, которая отделяет её от другой страны, населённой другими людьми.

Нелегко было мне объяснить им устройство мира. Я долго говорил, но они не поняли ни единого слова из моей лекции по географии. Они не имели точного представления о числах и расстояниях. Не менее трудно было дать им представление о силе государств, о богатстве и могуществе их правителей. Они никогда не пытались оценить в этом смысле даже Россию. Чтобы дать им возможность судить о ней, я должен был как-то показать изобилие её товаров, её денег и её населения, сравнивая их с числом животных, на которых они охотились, и количества рыбы, которую они ловили каждый год. Это объяснение, в котором я постарался соответствовать их уровню восприятия, чрезвычайно им понравилось. Таким же образом я решил дать им представление о том, как сравнивать расстояния. Я начал с небольшого примера, и, взяв лист бумаги, начертил что-то вроде географической карты, на которой как мог точно обозначил положение России и Франции по отношению к их провинции.

Не без некоторого труда я добился, чтобы меня понимали. И был за это вознаграждён тем интересом и вниманием, с которым меня слушали. Вообще я был поражён их понятливостью и устремлённостью к приобретению знаний. Превосходя в этом отношении коряков, они, по-видимому, также признают в основном только то, что слышат и видят сами. У этих двух народов почти одинаковый язык; разница лишь в том, что у чукчей я обнаружил привычку растягивать окончания слов, и произношение у них медленнее и благозвучнее, чем у коряков. С помощью моего проводника, который служил мне переводчиком, я довольно сносно поддерживал беседу.

То внимание, с которым я рассматривал их одежду, побудило их увидеть французский костюм [144], и я приказал вынуть из багажа мой мундир. Восторг их было полным! Всем не терпелось прикоснуться к нему и выразить своё восхищение его необычностью и красотой. Пуговицы с гербом Франции подверглись особому осмотру, и мне пришлось заново напрячь свою изобретательность, чтобы доходчиво объяснить им, что это такое и каково его назначение. Но не успел я договорить, как они нетерпеливо стали упрашивать меня дать им каждому по пуговице. Я согласился в обмен на обещание бережно хранить их. Смысл обладания пуговицами состоял в том, чтобы использовать их в качестве дружеского знака, который они могли бы показывать чужеземцам, появляющимся на их берегах, в надежде, что среди них окажется француз.

Их соплеменники несколько лет назад видели англичан. «Почему же, — говорили они, — нас не навещают французы? Они могли бы рассчитывать на то, что мы встретим их с радостью и сердечностью». Я поблагодарил их за любезность и объяснил, что расстояние является непреодолимым препятствием, и оно не позволит нам часто пользоваться их добротой. Между тем я обещал как можно подробнее рассказать об их племени во Франции, как только прибуду туда.

Я угостил их, насколько мог, табаком и, не имея больше ничего, что бы доставить им ещё удовольствие, мы расстались самым дружеским образом. Уезжая, они сказали, что я, вероятно, скоро увижу упряжки с их жёнами, которые отстали, позволив мужьям ехать быстрее.

Вскоре после отъезда чукчей ветер стих, и мы продолжили свой путь.

На следующий день, в тот самый момент, когда мы уже собирались остановиться на привал, выбрав удобное место на опушке леса, я увидел далеко впереди большое стадо оленей, пасущихся на вершине холма. Приглядевшись повнимательнее, я различил несколько человек, которые, по-видимому, охраняли их. Сначала я колебался, следует ли мне встретиться с ними или, наоборот, избегать их, но в конце концов любопытство взяло верх, и я поехал к ним.