Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

День был прекрасный, ясное небо обещало нам холодную погоду, о чем мы и мечтали, так как снег был таким мягким, что наши собаки проваливались по брюхо. Чтобы проложить им дорогу, каждый был вынужден бежать впереди на снегоступах. Надежда на то, что скоро нам будет лучше путешествовать, воодушевила моих проводников, и мы набрали изрядную скорость. Было уже поздно, когда мы остановились в совершенно не защищённом месте; там не было никакого леса, кроме какого-то карликового кедра, смолистого, кривого и стелющегося по земле.

Прежде чем удалиться в свою палатку, я заметил на горизонте несколько зловещих облаков. Я уже достаточно знал здешний климат, чтобы судить о погоде по самым незначительным на первый взгляд признакам, и поделился своими догадками с проводниками. Они считали, что их знания в этом вопросе бесконечно превосходят мои, и отвечали, что заходящее солнце было прекрасно, и нет повода опасаться плохой погоды. По их собственным словам, они никогда ещё не ошибались, и мне следовало безоговорочно положиться на их опыт. Поразмыслив, я решил, что если они чувствуют себя в такой безопасности, то и мне не следует бояться провести день в этом месте, открытом всем ветрам.

Как только рассвело, меня разбудил один из проводников, который в шутливом тоне поторопил меня с отъездом, чтобы мы не упустили преимущества прекрасной погоды предстоящего дня. Всё ещё светила луна, на небе не было ни облачка. Пока я завтракал, как обычно, чаем с ржаными сухарями, которые мои люди приберегли для меня, хотя сами бы от них не отказались, они один за другим расспрашивали меня о погоде. Это было соревнование, кто подшутит надо мной больше. Однако я настаивал на своем мнении, отвечая, что лучше подождать до вечера, а потом уж решать, прав я или нет, предсказывая непогоду.

Едва мы свернули наш лагерь, как увидели на некотором расстоянии отряд из пяти корякских саней, запряжённых оленями. Наши собаки, привлечённые запахом этих животных, азартно бросились за ними. Но чем ближе мы приближались, тем больше эти коряки, казалось, удалялись от нас. Сначала я подумал, что это естественное следствие их боязни, но нетерпеливы лай собак вскоре подсказал мне, что было источником их страха. Собаки, без сомнения, бросились бы на них, если бы были свободны. Поэтому я приказал проводникам остановиться. Трудность состояла в том, что бы остановить наших «скакунов». Когда мы справились с этим, то попытались знаками дать понять корякам, что нам хотелось бы побеседовать с ними. Они, по-видимому, посовещались, и через пару минут послали к нам одного из них. Он остановился примерно в трехстах ярдах от нас и так же знаками показал послать к нему одного из наших и придержать собак. Я приказал Голикову пойти на снегоступах навстречу коряку и спросить его, откуда они пришли, куда направляются, знают ли они что-нибудь о господине Козлове и как далеко, по их мнению, мы находимся от Гижиги.

Через полчаса посыльный вернулся со следующей информацией. Эти люди были кочевыми коряками, возвращавшимися из Гижиги, где они встречались с друзьями и продавали оленьи шкуры. Они слышали, что коменданту были посланы собаки и провизия, но не могли сообщить нам ничего определённого. Их предположение о расстоянии до Гижиги совпадало с мнением проводника, с которым я только что поспорил на эту тему. Спор возник следующим образом.

Пока мы ждали возвращения солдата, я заметил, что над нашими головами быстро проплывают облака, форма и направление которых подтвердили моё опасение, что нам угрожает приближение бури. Голиков был до этого, как и все остальные, не согласен со мной, но сейчас согласился, что есть все основания полагать, что мои предсказания подтвердятся. Он даже упомянул меня, по его словам, в разговоре с коряками, как хорошего предсказателя погоды, и ему было бы жаль, если бы я ошибся уже в самом первом своём прогнозе и потерял к себе доверие.

Это простодушное признание было тем более забавно, что мои проводники были его свидетелями. Это навело меня на мысль, что я, в свою очередь, могу развлечься их невежественной простотой. Возможность была благоприятной. Я повторил, что самое позднее через два часа они убедятся в моем предсказании, но сначала мне нужно знать, не будет ли на нашем пути какое-нибудь укрытие. Один из них ответил мне отрицательно: «До реки Гижиги, нам придётся идти по огромной пустынной равнине, где глаз сможет разглядеть лишь несколько неровностей, образованных почвой или снегом, нанесённым ветрами». Это известие смутило меня, так как я опасался, что нам придётся вернуться под укрытие небольшого леса, который мы только что миновали. Мы были всего лишь в полулиге от него, но настойчивость проводников, утверждавших, что нам нечего бояться, устранило это затруднение. Воодушевлённые своим предполагаемым опытом, они хотели, чтобы мы продолжили путь. Я согласился с ними, надеясь прибыть в Гижигу вечером.

Чтобы осуществить свой план с большей уверенностью, я намеревался прибегнуть к своему компасу, который был бы лучшим ориентиром в метель. Поэтому я спросил самого умного из проводников, в каком направлении находится Гижига, и он тотчас указал на далёкую гору, вершина которой, казалось, терялась в облаках. «Город, — сказал он, — находится примерно вон там. Мы всё ещё в пятидесяти или пятидесяти пяти верстах от него». Я определил, в какой направлении по компасу он находится, и постарался вычислить по своим часам скорость нашего движения. С того момента, как мы выехали, мы шли со скоростью шесть–семь вёрст в час, но я считал, что ураган будет значительно мешать нам, и поэтому рассчитывал только на три версты. Было уже шесть часов утра, и по моим расчётам я надеялся быть в Гижиге ещё до полуночи. Я также узнал от своего проводника, что для того, чтобы добраться до реки, ведущей в город, нам сначала нужно добраться до очень большого леса, через который она протекает. Это меня успокоило. Большой размер этого леса позволит нам легче найти его.

Приняв эти меры предосторожности, я сказал своим людям, что не желаю ничего больше, как продолжать путь, и что я твердо решил не останавливаться, что бы ни случилось. Я посоветовал им сообщить мне, если они увидят, что заблудились, и тогда я помогу им найти путь. Серьёзность, с которой я отдал этот приказ, привела их в замешательство; они смущённо переглядывались, не смея прямо сказать мне, что я сошёл с ума. Наконец, самый смелый из них заявил мне, что если я никогда не проходил этим путём, то не могу взять на себя смелость вести их, не рискуя совсем потеряться, и что я, конечно, шучу. Я ничего не ответил, только приказал всем сесть в сани, пригрозив наказать всякого, кто ослушается, и тотчас же дал сигнал к отъезду.