Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

После рыболовной кампании, которая с каждым днём становились все более успешной благодаря лососю [229]и другой крупной рыбе, поднимавшейся вверх по реке, горожане переключились на охоту на водоплавающую дичь [230], которой было столько, что она сплошь покрывала поверхность водоёмов: это стало их новым средством существования.

Тем временем наступил сезон дождей и частые туманы, но время от времени наступали погожие дни. Они были тем более приятны на фоне того, что ночью 29 мая выпал снег глубиной в два дюйма, а температура упала до одного градуса ниже нуля. Вода постепенно спадала, но растительности пока нигде не было видно. Редкие стебли прошлогодней травы, печальный плод последних усилий природы, были единственной пищей, которую земля могла предложить лошадям до возвращения благодатной весны.

Мне уже не терпелось ехать, и хотя я не мог обманывать себя относительно жалкого состояния этих животных, я попросил господина Коха распорядиться, чтобы те, которые были назначены для меня, были собраны в городе, решив выехать из Охотска не позднее 6 июня. Его распоряжения были исполнены, и благодаря его заботам, доброте госпожи Козловой и щедрости многих друзей, которых я обрёл в этом поселении, я сразу же оказался обеспечен хлебом и сухарями. Если бы не память о голоде, я бы почувствовал себя польщенным этими подарками; но мысль о том, что я буду поддерживать себя жертвами их дружбы, ранила мои чувства, и не без душевных сомнений я был вынужден принять то, что никакие отказы не могли заставить их взять обратно.

Вечер перед отъездом был посвящён прощанию. Я имел удовольствие узнать, что господин Ловцов намеревался сопровождать меня в Мундукан и что лейтенант Холл, вызванный туда же по каким-то делам, связанным с оснащением находящихся под его опекой судов, должен был отправиться вместе с нами. Я не ожидал увидеть ещё и третьего спутника, но господин Аллегретти сообщил мне, что он тоже приготовил все необходимое, чтобы проводить меня до Юдомского Креста. Как велико было моё удивление и благодарность, когда я понял, что личная приязнь была единственным мотивом его поездки! Из двух моих солдат меня сопровождал только Голиков; Недорезов остался в Охотске, но я взял его отца служить мне лоцманом на реке Юдома. Несколько рабочих, как я и договаривался с майором, должны были немедленно отправиться вслед за мной, чтобы починить те лодки, которые потребуют ремонта, чтобы я не подвергался новым опасностям и задержкам.

Отъезд – О наших несчастных лошадях – Подробности путешествия – О наших стоянках – Еда якутов – Встреча с караваном купцов – Чуть не утонул! – Уракское Плотбище – Обычай, соблюдаемый якутами, когда они оставляют лошадь на дороге – Несчастный случай с Голиковым.

Наконец, все мои приготовления закончены, и я вырвался из объятий господина Коха. Несколько жителей оказали мне честь, проводив до ворот города, где нас ждали лошади и где после взаимных повторений добрых пожеланий мы расстались. Мои хозяева, я надеюсь, понимали, что для человека, которого они так принимали в своём доме, долг остался превыше всего.

При виде лошади, на которую мне предстояло сесть, я с ужасом и состраданием отпрянул назад. Я никогда ещё не видел такого жалкого животного! Его бока были тощими и впалыми, так что можно было пересчитать все рёбра, ягодицы узкими и заострёнными, голова обессиленно качалась между ног, бедра дряблые и слабые. Таково точное описание моего коня. Вы можете судить о других, среди которых мой считался одним из лучших. Седла были очень похожи на наши французские. Те, что предназначались для багажа, были поменьше и сделаны из кусков дерева; сверху были прикреплены крест-накрест две палки, на которых подвешивался груз [231], с таким расчётом, однако, чтобы вес был одинаковым с обеих сторон, так как при малейшей диспропорции животные неминуемо потеряли бы равновесие.

Вот в таком жалком состоянии был наш караван. Чтобы утешить себя за медленный темп нашего путешествия, каждый из нас отпускал шуточки насчёт своего «скакуна». В двенадцати верстах от Охотска мне показали довольно большую солеварню на берегу моря, все занятые на ней были каторжниками. Затем мы оставили море слева от себя и некоторое время ехали вдоль Охоты.

Если разливы этой реки вызывают такую тревогу у жителей города, то и для её окрестностей они не менее губительны. Поднимаясь над берегами, вода не только заливает всё вокруг, но и несётся потоком, набирающим силу по мере своего продвижения. Утверждают, что видели, как вода поднимались на два фута выше самых высоких деревьев. Можно предположить, что опустошения от этого были ужасны, и я действительно видел в лесах овраги поразительной глубины, которые, как говорят, были результатом этих наводнений.

На небольшом расстоянии от Медвежьей Головы подо мной упал конь, к счастью, я успел выскочить из седла и потому остался невредим, но заставить его снова встать я не смог. Мы оставили его в этом месте [232], где он, несомненно, через некоторое время скончался. У нас оставалось ещё одиннадцать лошадей; я сел на одну них, и мы добрался до деревни без происшествий.

На следующий день, в девять часов утра, мы перешли вброд реку Охоту, теперь нам предстоит идти не по её берегу. Тут и там я замечал якутские юрты. Они почти всегда были на значительном расстоянии друг от друга, редко можно было видеть их вместе.

Склонность якутских семей жить таким изолированным образом проистекает из жизненной необходимости. Лошади всегда были их главным богатством, и если бы владельцы стад (некоторые из которых числом более тысячи) строили свои жилища ближе друг к другу, то как бы лошади могли добывать себе пищу? Пастбища поблизости скоро бы истощились, и пришлось бы посылать их пастись на значительное расстояние, но сколько неудобств возникло бы тогда из-за нерадивости или нечестности пастухов!

Прибыв в Мундукан, мы провели там ночь и весь следующий день 8 июня, так как наши лошади сильно устали. Я уже писал, что эта деревня находится в двадцати верстах от Медвежьей Головы; она получила свое название от реки, на которой находится.

На рассвете я расстался с господами Холлом и Ловцовым, которые должны были остаться здесь. Вскоре мы поднялись на высокую гору под названием Урак [233], вершина которой всё ещё была покрыта снегом; он доходил до брюха наших лошадей, которым было очень тяжело на этом подъёме.

У подножия горы протекает одноимённая река. Она широкая, глубокая и быстрая, на её берегу есть юрта, в которой живут лодочники. В это время их не было, вероятно, ушли на охоту, незапертые двери их дома указывали на то, что они уехали недавно.