Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

Устав звать и ждать их, мы нашли несколько вёсел и спустили на воду наименее повреждённую из лодок, которые были привязаны к берегу. Затем разгрузили и расседлали лошадей, погрузили багаж в лодку и переехали на другой берег. Наши кони всё ещё оставались на месте, и я волновался, опасаясь, что они не смогут переплыть реку. Беспечность моих якутов в этом отношении казалась мне невероятной, они загнали их в воду кнутами, лодка поплыла впереди, чтобы вести их, и один из наших проводников остался на берегу, чтобы бросать в них камнями и пугать криками, чтобы они не повернули назад. Примерно через полчаса все они благополучно добрались до нас, их немедленно оседлали и загрузили [234], и мы продолжили наше путешествие.

Слабость наших лошадей вынудила нас остановиться в двадцати пяти верстах от Мундукана, в месте, где было хорошее пастбище и где, как нам показалось, почти не было следов медведей. Легко представить себе, насколько страшен аппетит этих зверей после шестимесячной спячки. Покинув свои логова, они рыщут в поисках пищи и из-за недостатка рыбы, которой в реках ещё немного, нападают на любых встречных животных, особенно на лошадей. Мы были вынуждены принять меры предосторожности также и для нашей собственной безопасности. Из следующего описания читатель сможет составить себе представление о характере наших стоянок.

Расположившись на выбранном месте, мы разгрузили лошадей и отпустили их пастись. Затем на равном расстоянии вокруг нашего маленького лагеря мы развели костры, а я несколько раз выстрелил из мушкета в надежде, что звук выстрела и запах пороха испугают и прогонят медведей. На рассвете мы собираем лошадей; если кто-нибудь из них и ушёл далеко, то они прибегают на крик моих якутов, которые в этом отношении столь же умелы, что и коряки со своими оленями.

Увидев пучки конских волос, развешенные по ветвям деревьев, я поинтересовался о причине этого, и мне ответили, что это подношения местных жителей духам лесов и дорог. У моих проводников были свои любимые места, где они благочестиво подносили подобные дары. Это суеверие, по крайней мере, имеют одно полезное свойство — они служат хорошими указателями пути для путешественников.

В предыдущие дня мы пересекли множество притоков реки Урак, но ни один из них не заставил нас задержаться. Но 11-го числа, около пяти часов пополудни, мы снова встретились с притоком этой реки, ширина которого была не очень велика, и, если бы не прошедший накануне дождь, который переполнил реку, то мы бы без колебаний перешли её вброд, как это было в предыдущих случаях. Мой главный проводник определил её как опасную; но так как меня предупредили, что если я буду прислушиваться к их советам, то они будут заставлять меня останавливаться даже в полдень, чтобы отдохнуть самим, а не для отдыха лошадей, то я решил, по крайней мере, проверить глубину. Однако проверка эта убедил меня, что проводник был прав. Человек, которому я приказал войти в реку, был вынужден быстро вернуться, так как его лошадь потеряла опору уже в нескольких шагах от берега. Нам пришлось разбить в этом месте лагерь [235], а наши лошади, к счастью, нашли что-то съестное.

Чтобы не терять времени, я ограничился одной вечерней трапезой, довольствуясь в течение дня ржаными сухарями. Но я также попросил моих людей сообщать мне, если они увидят какую-нибудь дичь [236], и мы некоторое время жили плодами моих охотничьих успехов. Необходимость — хороший учитель, а обычай восполняет недостаток мастерства.

Если мне случалось подстрелить белок, то они попадали на стол моих якутов, кроме шкурок, которые они возвращали мне. По рассказам Голикова вкус этих грызунов отвратительный. Однако однажды, соблазнившись видом варёного мяса этого маленького зверька, я съел кусочек: он имел привкус хвои, но вовсе не ужасный, как мне внушили. В голодное время я бы счёл их вполне съедобными и вполне понимаю якутов за их пристрастие к ним.

Их основная пища, которую они называют «бурдук», вызывала у меня ужасное отвращение. Это что-то вроде густой каши, приготовленной из ржаной муки [237]и воды, в которую после того, как снимают с огня, наливают рыбий жир. Количество этого кушанья, которое они могут съесть, поражает меня. Мне говорили, что вообще они не очень много едят; однако прибавили, что когда в качестве угощения им готовят лошадь, то очень небольшое число гостей уничтожают её за несколько часов, при этом внутренности животного считаются отнюдь не самой плохой пищей. Кто бы мог подумать, что люди с таким ненасытным аппетитом в иное время могут быть воздержаны на грани сохранения жизни, а часто могут и вовсе обходиться без пищи несколько дней?

Рано утром меня разбудили проводники, сообщившие, что за ночь река значительно спа́ла. Пока они седлали и грузили лошадей, с той стороны реки переправилось несколько всадников, которых таким же образом задержал высокий уровень реки; они переправились без всякого риска, что внушило нам ещё большую уверенность.

Люди эти были разорившимися купцами, решившими попытать счастья в качестве агентов состоятельного человека, чьи торговые операции получили одобрение правительства и у которого были все необходимые для этого разрешения. Его целью была торговля мехами, в основном соболями, которых добывали коряки и чукчи. Эти агенты должны были расстаться в устье реки Пенжины и разъехаться по стране. Им было отпущено на это четыре-пять лет, и они намеревались не только скупать меха, но и сами охотиться на пушного зверя. Они не предвидели никаких препятствий, кроме тех, которые могли бы быть вызваны туземцами; чтобы отражать их нападения, у них было оружие и боеприпасы.

Прощаясь с нами, они с жалостью смотрели на наших бедных животных, а мы, напротив, с завистью наблюдали за их сильными и упитанными. Пришедшие из окрестностей Якутска, где нет недостатка в зимней провизии, их лошади представляли собой совершенный контраст с нашими, которые от этого сравнения казались ещё более несчастными.

Когда мы переправились через реку, я спросил проводников, можно ли надеяться, что это будет наша последняя переправа. Они ответили отрицательно, сообщив, что в течение дня нам предстоит ещё три. Из их слов я заключил, что это, должно быть, другие притоки Урака. Как бы то ни было, мои опасения всё увеличивались, и мысль о том, что лошадь может упасть вместе с моей шкатулкой, заставляла меня содрогаться.

Выйдя из густого леса, мы оказались на берегу стремительного потока шириной не менее двухсот ярдов; на некотором расстоянии он впадал в Урак. Мы решили, что он пригоден для переправы, и с этой уверенностью я пришпорил коня, заставляя его спуститься в воду. На середине реки я почувствовал, как у него задрожали ноги. Я подхлестнул его, и он пошёл дальше, и вода теперь доходила мне только до колена. Ободрённый, я поплотнее устроился в седле, так как вид течения вызывает у меня головокружение. Я уже подходил к противоположному берегу, как подъем на него потребовал новых испытаний. Чтобы подняться на него, нужно было преодолеть ледяной припай, который все ещё оставался у берега. Склон был крутым, но лучшего места вблизи всё равно не было. Решение было принято, и я направил коня к рискованному подъёму. Он уже упёрся передними ногами и готов был переступить задними, но тут потерял равновесие и упал навзничь в воду. Я не удержался в седле и плыл теперь отдельно от лошади. Вода была глубока, а моя громоздкая одежда сковывала движения, и я начал выбиваться из сил. Неистовое течение неумолимо несло нас, и мы уже приближались к тому месту, где сливались два потока, как вдруг в моей голове явственно прозвучало: «Хватайся за уздечку коня, или тебе конец!» Этот голос и грозящая опасность вывели меня из замешательства, я изо всех сил рванулся вперёд, протянул руку и схватил поводья. Провидение, несомненно, позаботилось о моем спасении, потому что в тот же миг мой конь почувствовал под ногами дно и остановился. Я скользнул рукой к верхнему концу уздечки и крепко обвил руками шею животного. Так я и остался висеть как бы между жизнью и смертью, не смея пошевелиться и громко взывая о помощи. Спустя мгновение чья-то сильная рука схватила лошадь под уздцы и вытащила её на берег!.. Оказалось, что это мой верный Голиков всё время следовал за мной, но слабая его лошадь не могла догнать мою, это именно он прокричал мне спасительный совет схватиться за лошадь и как только сумел взобраться на берег, поспешил ко мне на помощь — и всё это за какие-то минуты!