Жан-Батист-Бартелеми Лессепс - Лессепсово путешествие по Камчатке и южной стороне Сибири

Мы достигли реки Мая в два часа ночи 22-го числа и поплыли почти на север, время от времени склоняясь к востоку. Берега этой реки не такие крутые и мрачные, как у предыдущей, хотя время от времени встречаются горы и даже скалы. Разница в скорости течения была ещё заметнее, так как мы делали всего четыре версты в час.

Около полудня мы встретили девять лодок, нагруженных различным военным снаряжением для экспедиции г-на Биллингса. Их тянули вверх по реке люди. Мы не могли приблизиться к ним, но я уверен, что офицер, который ими командовал, был господин Беринг [249], сын мореплавателя, которому Россия обязана такими интересными открытиями на северо-западном побережье Америки. Они рассчитывали, как мне сказали, за шесть недель пройти тот путь, который мы преодолели всего за четыре дня.

Нам стали невыносимо досаждать комары. У нас не было другого способа, кроме как отпугивать их дымом от гнилушек, для этого мы были вынуждены день и ночь поддерживать огонь.

После полудня 23 июня мы вышли из реки Мая в другую, более широкую и быструю, называемой Алдан [250]; мы пересекли её, чтобы найти себе пристанище на другой стороне, напротив устья Маи [251].

Там я нашёл нескольких моряков из экспедиции господина Биллингса, которые посоветовали мне воспользоваться недавно прибывшими вьючными лошадьми, которые на своём обратном пути могут доставить меня до Амги. По плану я должен был плыть до Бельской переправы [252]и оттуда взять курс на Якутск, но, идя через Амгу, я мог значительно сократить путь. Эта обстоятельство и удачный случай, предоставивший мне лошадей, побудили меня изменить мой первоначальный план.

Я заплатил своим проводникам [253], и так как им было приказано оставить лодку на Бельской переправе, которая находилась в ста пятидесяти верстах ниже, они продолжили свой путь по Алдану. Они не отплыли и версты от меня, как я уже раскаялся, что отпустил их. Якуты, которым принадлежали лошади, боялись слишком утомить их и с неудовольствием восприняли, что я намерен ими воспользоваться. Не смея открыто отказать мне, они попытались незаметно скрыться: их догнали и с помощью обещаний вернули обратно. На всякий случай мы заперли их всех в одной избе, из которой им не разрешалось выходить, пока они не согласятся проводить меня до Амги; к тому же была предпринята ещё одна предосторожность — мы отобрали для нас десять лучших лошадей.

После хорошего ночного отдыха, который совершенно избавил меня от вчерашнего недомогания, я с удовольствием вскочил на коня и мы тронулись в путь. После выговора, сделанного нашим якутам Голиковым, они стали более послушными. Я был удивлён их хорошим настроением, от которого они пели всю дорогу.

Их пение не очень приятно и состоит из долгих монотонных горловых вибраций. Однако они прекрасно импровизируют. Для слов их песен не нужно никакого воображения, они просто поют обо всём, что происходит перед их глазами или приходит им в голову. Если рядом пролетит птица, они споют о ней песню, которая будет длиться целый час. Но образы её не меняются, напротив, это будет просто бесконечное повторение слов: «О! Птица летит!».

В продолжении ста вёрст мы ехали через топкое болото, в котором наши лошади увязали так глубоко, что нам приходилось спешиваться и помогать им выбраться; но остальная часть пути была не так уж плоха. Посреди большого леса я видел на берегу озера двух рыбаков, занятых приготовлением припасов на зиму. Их жилищем был просто навес из древесной коры, под которым они проживут всё лето.

25-го числа был очень дождливый день, особенно когда мы останавливались, а это было с четырёх часов дня до восьми вечера. Мои якуты, чтобы защититься от дождя, накинули на плечи медвежью шкуру на манер плаща. Метёлки из хвоста лошади, закреплённого на рукоятке, служили им для защиты от мух. Мы были так измучены ими, что я тоже не преминул воспользоваться этим полезным приспособлением.

26 июня не было ничего примечательного. Вечером мы прибыли на реку Амга, в двухстах верстах от Усть-Маи. Глубина её была такая, что у нас не было никакого желание переправляться вброд, а лодки тем временем были уже все на том берегу. Мы звали их, но безрезультатно. Потеряв терпение оттого, что никто не появлялся, один из якутов разделся и поплыл за лодкой. После этого переправа всего нашего каравана заняла около часа. Мы тотчас же оседлали коней и поспешили к дому якутского вождя — иначе, князька — по фамилии Жирков. По пути я увидел несколько юрт, все они были по меньшей мере в версте друг от друга. Голиков уехал вперёд, чтобы подготовить нам хороший приём.

Князь действительно проявил ко мне большую вежливость; он не только пригласил мена в свою юрту и угостил молоком и превосходным маслом, но и обещал, что его лучшие лошади будут на следующий день к моим услугам [254]. Узнав, что я нуждаюсь в отдыхе, он указал мне на юрту, которая предназначалась для меня, и пока она готовилась, он любезно ознакомил меня со своим жилищем, которое было одним из лучших, какое я когда-либо видел.

Размеры этих домов варьируются в зависимости от богатства владельца и численности его семьи. Брёвна, поставленные рядом и оштукатуренные глиной, образуют наклонные стены, которые не похожи на наши, вертикальные. Они поддерживают крышу, наклон которой очень незначителен: в некоторых юртах крыша поддерживается столбами. В доме только одна дверь, и он разделен, как я уже писал, на две комнаты. В одной из них, чистой, живёт семья, которая спит в своего рода каморках, расположенных вдоль стен, и которые я могу лучше всего сравнить с маленькими каютами на голландских кораблях. У каждой семейной пары есть своя каморка. Другая часть юрты предназначена для скота и представляет собой не что иное, как хлев. В центре юрты находится очаг с круглым дымоходом, сделанным из дерева и защищённым от огня толстым слоем глины. Когда в нём зажигают огонь, дрова укладывают вертикально. В дымоход иногда вставляют поперечные жёрдочки, на которые они вешают свои чайники и котелки.

В одном углу юрты стоит кожаный ушат, в него ежедневно наливают кобылье молоко и размешивают палочкой, подобной той, что служит для взбивания масла. Каждый приходящий, особенно женщины, прежде чем заняться каким-либо другим делом, несколько минут помешивает молоко; именно таким способом они приготовляют кисловатый, и в то же время приятный напиток, называемый «кумыс». А если дать ему забродить, то он становится к тому же весьма хмельным.

Мой хозяин довольно хорошо говорил по-русски [255], и я воспользовался случаем почерпнуть у него некоторые сведения об обычаях, нравах и веровании его соплеменников, которые я помещу здесь вместе с другими записями, сделанными мною ранее по этим предметам.