Адам Водницкий - Провансальский триптих

Никогда не забуду своего первого путешествия в Арль. Я ехал один, на машине, с некоторой опаской — еще чужой, европеец honoris causa [292] Здесь: только по названию ( лат. ). , — по автострадам неведомого пока мира, среди головоломных развязок, незнакомых дорожных знаков, péages [293] Пункты взимания дорожных сборов на платных дорогах ( франц. ). , банкоматов, мотелей. Особенно меня пугало движение в больших городах — Вероне, Милане, Турине.

Когда удалось благополучно проехать через Турин, я вздохнул с облегчением. Дальше, казалось, все будет легко и просто, но очень скоро радость омрачили нарисованные воображением картины автомобильного ада других крупных городов — Генуи, Ниццы — и уж тем более всегда забитого приморского шоссе, ведущего в Экс-ан-Прованс и Марсель. Я еще раз посмотрел на карту и… легкомысленно свернул с автострады. После Кунео дорога начала серпантинами взбираться вверх; машин там уже не было. Решив добраться до Систерона через Борго-Сан-Далмаццо, Самбуко и Барселонетт, я упустил из виду, что придется преодолевать горы. Было начало октября. Деревья на склонах уже приобретали благородный цвет старого золота, которому предстояло вскоре взорваться всеми возможными оттенками охры, багрянца, темного пурпура. В последнем перед высокогорьем местечке Аржентера я остановился на автозаправочной станции. Ко мне никто не вышел. Я несколько раз нетерпеливо просигналил; наконец в соседнем доме открылось окно.

— Ищете хозяина заправки? Он играет в карты в баре, вон там, налево, за углом.

Когда я вошел, в задымленном шумном баре воцарилась тишина. Посетители с недоумением на меня уставились. Новосел? Турист? Проезжий? Сейчас, в октябре? Я подошел к оцинкованной стойке и спросил, кто тут хозяин автозаправки.

— Джованни Паоло, к тебе.

Провожаемые взглядами, мы вышли из бара, пересекли улицу и подошли к бензоколонке. Джованни Паоло, сняв пистолет, посмотрел на меня вопросительно:

— Девяносто пятый? Другого все равно нет. — А потом, помолчав, спросил: — Вы куда?

— В Систерон.

— Шутите, что ли?! В эту пору? По горам? Там уже снег лежит. Если заблудитесь или накроет лавиной, до весны не отыщут. Да и перевалы небось уже позакрывали. Подождите, я позвоню на метеостанцию.

Он вошел в застекленную пристройку. Я видел, как он звонит, жестикулирует, крутит — поглядывая на меня — пальцем у виска, как роется в ящике железного шкафчика. Потом вышел с картой в руке.

— Вам повезло! Перевал Маддалена еще открыт. Вон он, видите? Когда-то этой дорогой пользовались контрабандисты, но уже много лет там никто не ездит. Дорога узкая и опасная. Впрочем, дело ваше. Возьмите карту, она подробнее стандартных, а здесь мой номер телефона. Если до завтрашнего утра не позвоните с другой стороны, я сообщу в горноспасательную службу. Поторопитесь, поздно уже. Счастливого пути!

Первые десятка полтора километров ехать было нетрудно. Дорога петляла по склону, по сторонам виднелись следы человеческой деятельности: пастушьи шалаши, кострища, пустые загоны для овец; далеко внизу — сгрудившиеся в кучку коробочки домов, сланцевые крыши, колокольня готической церкви. Аржентера выглядел как городок из забытых ребенком в саду кубиков. Трудности начались, когда я, свернув с главной дороги, попал на круговой перекресток: только сделав два круга, удалось обнаружить съезд, откуда дорога вела к перевалу. Фактически это была узкая скальная полка: слева вертикальная стена, справа головокружительной глубины пропасть и никаких ограждений — ни парапета, ни столбиков, ни цепей. Огромные ели над вьющейся по дну долины ниткой ручья сверху казались зелеными звездочками. Через каждые несколько сот метров в скале были вырублены ниши, позволявшие двум встречным автомобилям разъехаться. Знакомые запахи и звуки остались далеко внизу; слышался только клекот кружащих над пропастью орлов да время от времени грохот камнепада. Самое страшное началось километрах в пятнадцати от перевала Маддалена. В быстро холодеющем прозрачном воздухе повисла легкая жемчужная дымка, а затем над дорогой вдруг сгустился туман. Я въехал в густые облака. Отдельные островки снега превратились в сугробы, через которые все труднее становилось пробиваться. Слева вырос ледник. Видимость упала почти до нуля: противотуманные фары не помогали, машина двигалась практически вслепую. Неогороженная дорога делалась все более скользкой, перед окном проплывали клубы тумана каких-то фантастических очертаний; даже напрягая внимание до предела, я скорее угадывал путь, чем видел. Приходилось прилагать огромные усилия, чтобы управлять своими рефлексами: каждый непроизвольный поворот руля мог закончиться опасным заносом. В конце концов, на каком-то очередном витке дороги, колеса забуксовали в сугробе, двигатель заглох. Все попытки одолеть препятствие заканчивались безрезультатно: колеса крутились, но с землей не сцеплялись. Чувствуя, что, несмотря на ручной тормоз, машина сантиметр за сантиметром сползает к краю пропасти, я выскочил на дорогу и огляделся в поисках чего-нибудь, что можно подложить под колеса. У скалы слева лежало несколько засыпанных снегом камней. Обдирая руки, я вырвал их из-под снега и льда и буквально в последний момент подложил под колеса. До пропасти оставалось менее полуметра!

Я плохо помню, что было дальше. Память, будто поврежденная тогдашними эмоциями, сохранила только какие-то обрывки. Не знаю, долго ли я стоял, прислонившись к скалистой стене, успокаивая дыхание, стараясь унять дрожь в руках, собраться с мыслями. Вспоминается, как, преодолевая парализующий страх, я осторожно вытаскивал резиновые коврики из стоящей на краю бездны машины и засовывал их под колеса. Понадобилось немало времени, пока я рискнул, задержав дыхание, трясущимися пальцами повернуть ключ в замке зажигания. Зато когда двигатель заработал, колеса обрели связь с землей и автомобиль снова стал карабкаться в гору, на смену страху пришло колоссальное облегчение.

Помню маячащие в тумане заснеженные, обросшие льдом строения (вероятно, бездействующий пограничный пункт), свисающий с флагштока обрывок трехцветного флага, потом, после многочасового непрерывного подъема, первые несколько сот метров по ровному месту: хруст ледяной корки под колесами, едва ощутимое изменение угла наклона дороги — и внезапная эйфория, вероятно хорошо знакомая спортсменам, после долгого изматывающего бега почувствовавшим, что критическая точка пройдена и победа не за горами. Тучи сдались. Где-то справа маячили голые вершины Парпайона, слева — скалистый массив Труа-Эвеше. Самая трудная часть дороги позади!

Спуск тоже был нелегок, но я знал, что ничего плохого случиться не может — ведь я уже дома. Первая провансальско-савойская деревушка: каменные дома, фонтан на площади перед мэрией, выставленные из кафе наружу столики под опущенной маркизой, скатерти в красно-белую клетку «Виши». Из телефонной будки возле церкви я позвонил на автозаправочную станцию в Аржентера. После долгой череды длинных гудков услышал: