Адам Водницкий - Провансальский триптих

— А, это вы, месье, ну и ну, повезло вам, поздравляю.

Дальнейший путь — через Барселонетт и Систерон — проходил без осложнений. Верхние Альпы [294] Департамент на юго-востоке Франции (один из департаментов региона Прованс-Альпы-Лазурный Берег). остались позади. Вокруг зеленые склоны, на скалистых откосах городишки, похожие на термитники, слева — голубая лента Дюранс; я в краю романов Жана Жионо. Короткая остановка в Форкалькье: старые дома, готическая церковь, под вековыми платанами рынок: прилавки, заваленные овощами, грибами, фруктами. Я купил бутылку местного вина, fougasse [295] Фугасс — традиционный прованский хлеб в форме снопа пшеницы или листа дерева, который пекли на дне горячей каменной печи, когда огонь уже потух; тесто для фугассов готовят с добавлением оливкового масла. с оливками и беконом и кисть черного винограда. Смеркалось, в изломы скал, в овраги прокрадывались акварельные тени. Несмотря на ужасную усталость, мне было легко и радостно; казалось, где-то в глубине души зажегся свет. Еще через два часа, на полпути между Аптом и Кавайоном, я свернул на проселочную дорогу и остановился, чтобы немного передохнуть. С обочины, несмотря на сгущающуюся темноту, видно было просторную долину, поросшую красными дубами, миндальными деревьями, дикими маслинами. Из-за горы вылезла большущая розовая луна, наполнила долину беспокойными тенями, непоседливыми отблесками, залила, будто сцену античного театра, серебристо-фиолетовым светом.

Я смотрел на все это слипающимися от усталости глазами, и вдруг мне почудилось, что я отчетливо, как наяву, вижу танцующих под звуки флейты Пана нимф: дриады, наяды, ореады то водили хороводы, то разбегались, спасаясь от домогательств бородатого сатира.

Я стоял как зачарованный, вдыхая одуряющие запахи тимьяна, мяты, лаванды и еще каких-то имеющих и не имеющих названий трав. Вокруг, как в кульминационный момент Missa solemnis [296] Торжественная месса ( лат. ). , гремело оркестровое tutti цикад. Слушая эту музыку, казалось сопутствующую обряду мистической инициации, я уже не сомневался, что достиг цели, что пересек невидимую границу и вступил на территорию одной из старейших мировых цивилизаций.

16 июля, понедельник

Я всегда мечтал каким-нибудь чудодейственным способом перенестись на два столетия назад и хоть ненадолго заглянуть в Арль накануне больших перемен, до того как технический прогресс, энтузиазм и немалые возможности быстро богатеющего мещанства до неузнаваемости изменят прежний облик города.

Еще в начале XIX века Арль был сонным провинциальным bourgade [297] Городишко, селение ( франц. ). , которому жаркими ночами не докучали сны о королевском прошлом. Узкие, извилистые, обсаженные вековыми платанами дороги — остатки древнеримской инфраструктуры, пути, некогда соединявшие столицы империи, — вели в город, который еще не выплеснулся за пределы своих римских, а позднее раннесредневековых стен, не расползся по болотам и лугам в дельте Роны. Жизнь протекала в границах, обозначенных римскими инженерами и архитекторами, которые прибыли сюда с легионами Юлия Цезаря, мечтая построить огромные акведуки, ипподромы, храмы, амфитеатры…

К тому времени город уже забыл о недолгом эпизоде Великой французской революции, когда на Королевской площади в корзины, сплетенные из роданского тростника, падали головы аристократов, когда разрушали церкви, жгли монастыри, сбрасывали с постаментов памятники и грабили все, что попадалось под руку. Казалось, выбитая из привычной колеи жизнь никогда уже не вернется на проторенную стезю. И вправду не вернулась. На фронтоне бывшей церкви Святого Мартина, чьи колокола когда-то предупреждали о наводнении, где молились перед дальней дорогой паломники, купцы и мореходы, где хоронили выловленных из Роны безымянных утопленников, появилась вырезанная в камне символичная, хотя и ненамеренно получившаяся язвительной надпись: Le syndicat des éleveurs de mérinos [298] «Синдикат по разведению овец-мериносов» ( франц. ). .

Революционный пыл постепенно угасал, и Арль с некоторым смущением, будто еще не опомнившись после семейного скандала с битьем посуды, возвращался — впрочем, ненадолго — к своему полусельскому, полугородскому существованию.

Опять за оградами садов в черте города на рассвете стали петь петухи. По немощеным улицам между площадью Константина, остатками форума, разрушенным амфитеатром и узкими домами в центре (именно так описывал город в IV веке Децим Магн Авсоний) катились, подскакивая на выбоинах, высокие двухколесные charrettes [299] Повозки ( франц. ). , валялись в грязи поросята, а вечером вдоль стен прокрадывались из подвала в подвал кошки. Жизнь — хоть уже и не та, и не такая — постепенно обретала безопасную, давно освоенную форму.

Но перемены не заставили себя ждать. На сцену вступал новый класс: обладающее кипучей энергией, разбогатевшее на торговле народным имуществом, на поставках наполеоновским армиям мещанство. В городе разрушали и строили. Для разрушения постоянно находили новые объекты — во имя науки, прогресса, цивилизации. Рельсы железной дороги перер е зали величайший некрополь древнего мира Алискамп. На очищенной от римских саркофагов земле построили железнодорожные мастерские! Освобождая место для фабрик, мануфактур, резиденций нуворишей, рушили средневековые стены, церкви, монастыри…

Я хожу по Арлю, «восстанавливая» стершиеся, невидимые глазу картины, ищу приметы некогда кипевшей в городских стенах жизни, следы, оставленные горожанами, — как будто выслеживаю сказочных животных, протоптавших в глине свои тропы. Следов немного: одни превратились в камень, другие, затоптанные тысячами ног, навсегда исчезли.

Однажды вечером я оказался в окрестностях улицы Гран-Приере, которая прямо возле набережной Роны пересекается с улицей Арки — в том месте, где когда-то высилась римская триумфальная арка. Над крышами домов, словно остатки скелета гигантского допотопного зверя, торчат аркады церкви Fréres prêcheurs [300] Братья-проповедники ( франц. ). , то есть доминиканцев. Если вечером заглянуть в щель между досками, которыми заколочен готический портал, изнутри повеет ужасом. Призрачный свет от уличных дуговых фонарей, проникая в центральный неф через розеточное окно без витражей, выхватывает из темноты фрагменты колонн, ребра сводов, испещряет светлыми пятнами пол; кажется, перед нами декорации к спектаклю по какому-нибудь из рассказов Эдгара Алана По или фильму ужасов по Стивену Кингу. Жутковатое впечатление усугубляют глубокие раскопы и найденные археологами черепа, кости, полуистлевшие гробы, прислоненные к колоннам надгробные плиты.