Адам Водницкий - Провансальский триптих

В расположенных поблизости складах, депо, мастерских, бывших конюшнях до сих пор находят замурованные фрагменты готических арок, украшенных резьбой алтарных тумб, эпитафии из усыпальниц знатных арлезианских семейств (де Кикеран, де Грий, де Форбен…).

Предварив свой визит рекомендацией друзей из университета в Экс-ан-Провансе, я подошел к строгих форм дворцу XIV века (бывшей резиденции настоятеля монастыря) и постучал в ворота бронзовой колотушкой в форме львиной головы. Так началось мое знакомство с месье д’А., прямым потомком Петра Амантия, в 1231 году подарившего доминиканцам виноградник у Кавалерийских ворот. Спустя три года на территории виноградника был построен первый в Арле монастырь этого ордена.

Месье д’А., выдающийся историк, член элитарного Société des Amis du Vieil Arles [301] Общество друзей старого Арля ( франц. ). и знаток города, слыл чудаковатым отшельником с несколько устаревшими взглядами.

— Арль — необыкновенный город, — сказал он, когда мы уже сидели за столом, заваленным книгами и газетами. — Он построен из камня, крови и надежд. Его история многослойна, ее можно сравнить с геологическими напластованиями на стене каменоломни. Если присмотреться, кажется, вот-вот увидишь, как происходили тектонические сдвиги, скачки напряжений… Поражайтесь, восхищайтесь, однако не забывайте, что это — запечатленные в земной материи свидетельства побед и поражений, грез о могуществе и счастье сотен тысяч некогда живших здесь людей. Два с половиной столетия назад мои сограждане по недомыслию, сплеча, попытались все эти свидетельства уничтожить. Они верили, что, выкорчевав следы прошлого, построят лучший мир — царство разума и всеобщего благоденствия. Время показало, каково истинное лицо этой утопии. Потери были колоссальные! Достаточно вспомнить, что за несколько лет революционного безумия было разгромлено, сожжено, разграблено больше, чем уничтожено врагами во всех предыдущих войнах! И если тем не менее какой-то прогресс произошел, то не благодаря, а вопреки этому безумию, под воздействием сохранившихся от прошлого сил. Только сейчас, задним числом, до нас доходит, что растоптанное прошлое не возродить, что, стирая его следы, мы утрачиваем свою идентичность.

Стоящие в углу большие ампирные часы пробили девять раз. В комнате со сводчатым потолком и суровыми каменными стенами сгущался сумрак, из углов выползали тени. На стене напротив окон висели портреты в резных рамах: мужчины в легких панцирях или без оных, в кардинальских шляпах либо светских, украшенных страусиными перьями головных уборах, с орденскими лентами через плечо. В облике мужчины на одном из портретов (похожем на известный портрет кардинала Ришелье работы Филиппа де Шампеня) угадывалось сходство с хозяином дома: тот же высокий лоб, сутуловатые плечи. Бросается в глаза красный плащ, орден Святого Духа, пышный воротник из брабантских кружев.

— См о трите вон на тот портрет? Да, это один из моих предков. Маршал Франции во времена Людовика Тринадцатого. Мы действительно похожи. Кое-кто утверждает: как две капли воды. Волей-неволей поверишь в генетику! Знаете, в их обществе я сам чувствую себя реликтом. Сижу тут, как сыч, на церковном чердаке, пугаю людей: ухаю, глазами в темноте сверкаю… пытаюсь защищать историю от тех, кто норовит ее исказить. Большинство моих соотечественников считает, что наша история началась с разрушения Бастилии, казни Людовика Шестнадцатого и «Марсельезы». А стоит приглядеться, увидишь следы, ведущие в глубь далекой, но все еще живой истории: в языке, поведении, образе жизни, фамильных традициях. Знаете, в Арле немало семейств, чьи предки по мужской линии погибли вместе с Роландом в Ронсевальском ущелье, сопутствовали Годфриду Бульонскому в Крестовом походе на Святую землю, принимали в своих замках бродячих трубадуров, поддерживали изгнанного гибелинами из Флоренции Данте Алигьери, сражались с крестоносцами Монфора бок о бок с благородным Раймон-Роже де Транкавелем. Да-да, дорогой мой, это так, однако история Прованса мало кому известна. Damnatio memoriae [302] Проклятие памяти ( лат. ) — особая форма посмертного наказания, применявшаяся в Древнем Риме к государственным преступникам: любые материальные свидетельства существования лица, приговоренного к этому наказанию, — статуи, настенные и надгробные надписи, упоминания в законах и летописях, — подлежали уничтожению. . В 1960-е или 1970-е годы вспыхнула мода на катаров: научные сессии, паломничества, исторические реконструкции. Всеобщее увлечение! Но о тех, кто защищал катаров, защищал отечество от хлынувшего с севера варварства, никто ничего не желал знать. Напрасно вы стали бы искать в Арле улицы, названные их именами. Зато увидите имена тех, кто вытаскивал их гробы из семейных склепов, кто публично унижал и гильотинировал на площадях их потомков, кто всячески старался стереть со страниц истории их следы.

Месье д’А. позвенел серебряным колокольчиком, и на столе появилась бутылка старого арманьяка и две хрустальные рюмки.

— Только, пожалуйста, не думайте, что я — сторонник d’ancien régime [303] Старый порядок, или Старый режим ( франц. ) — политический и социально-экономический режим, существовавший во Франции приблизительно с конца XVI — начала XVII в. вплоть до Великой французской революции. . Меня не интересует политика, смешат игры во власть. Я уважаю республиканские традиции, салютую знаменам с лозунгами свободы, равенства, братства; когда слушаю «Марсельезу», у меня горло перехватывает от волнения. Но я — историк, то есть хранитель памяти, и добиваюсь, чтобы прошлое оценивалось по справедливости, чтобы глупость и варварство назывались своими именами.

Домой я возвращался по прибрежному бульвару. За оградами садов стрекотали цикады. Где-то здесь, на земле, принадлежащей церкви Святого Мартина и соседней церкви доминиканцев, некогда был еврейский квартал — La Juiverie . Тут жили купцы, антиквары, врачи; жил Леви бен Герсон, философ, математик, знаток талмуда, и Калонимус бен Каломинус — писатель и переводчик трудов греческих философов (которого пригласил к своему двору лично Роберт Анжуйский, король Неаполя и граф Прованса); жили ученые, мистики, поэты и — как и всюду — простой люд. Сейчас от La Juiverie ничего не осталось. Каменная пустота, место от места, место небытия…

В теплом сиреневом сумраке над Роной поднимался узкий серпик месяца. Ортодоксальные обитатели этого квартала месяц недолюбливали. «В еврейской мистике, — пишет Павел Прухняк в эссе о Люблинском провидце [304] Так называли Яакова Ицхака Горовица (1745–1815) — цадика и чудотворца, одного из основоположников хасидского движения в Польше и Галиции. , — особенно в каббале, месяц пользуется дурной славой. Его свет укрепляет силы ангела смерти Самаэля. Когда луна идет на убыль, когда начинает светить отраженным, черным светом, растет мощь зла. Лишь с приходом Мессии светильник ночи засияет в полную силу и светить будет не хуже солнца. До того поглядывать на него можно лишь мельком и только когда читается молитва кидуш левана , восхваляющая Всевышнего за обновление луны».