Адам Водницкий - Провансальский триптих

Свет Юга рождает бурные страсти, спонтанность, ограничивает выбор. Под солнцем Греции, Италии, Прованса понятны трагедии Эсхила, Софокла, Еврипида с их великой любовью и великими преступлениями. Впрочем, отголоски этих страстей есть и в утонченной лирике Берната де Вентадорна, и в спокойной мудрости Мишеля Монтеня.

В северной или центральноевропейской туманной дымке многое условно, требует домысливания; контуры размыты, символы неоднозначны либо искажают смыслы, дистанция между любовью и ненавистью, радостью и отчаянием переменчива, а иногда попросту исчезает. Картины бесплотны — это послеобразы. Литературе этой части Европы нравится полумрак, нравится водить человека по нехоженым тропам над пропастью, где затаились злые духи и вампиры. Мифология, полная всяческих ужасов, созвучная бесстрастным приговорам судьбы, — фон для неустанно повторяемых эсхатологических вопросов. Не исключено, что атмосфера драм Августа Стриндберга, фильмов Ингмара Бергмана или Андрея Тарковского — лучшее место для ада одиночества и отверженности, комплексов неполноценности и нетерпимости, неспособности любить и быть любимым, ибо в ней мучительно не хватает света.

Естественно, что в Провансе люди, живя среди контрастов, постоянно перемещаясь с яркого света в тень и обратно, чувствуют и ведут себя по-особому. Здесь в игру, которую принято называть жизнью, играют под раскаленным полуденным солнцем; каждый борется со своей судьбой, как Иаков с ангелом, но открыто, на освещенной площадке. В мифах, издавна в этих краях учивших мудрости, нет мистических воспарений, герои не мечутся, раздираемые метафизическими противоречиями, боги, общаясь с людьми, не прячутся во мгле или среди туч, поскольку известно, что истинная, божественная тайна — видимое, а не скрытое. В провансальских соборах скелеты в митрах на залитых солнцем стенах нефов не водят хороводов смерти, а у святых на романских фронтонах лица — как у прохожих на улице.

В Арле все городское убранство — изысканная сценография театра белой магии, сотворяемой светом. Скамейка под развесистым платаном, мраморное ограждение фонтана, ступени в тени собора, терраса кафе под сине-белой маркизой, закоулки, ограды садов — все это реквизиты для сцены, на которой разыгрывается увлекательный спектакль повседневности, места встречи персонажей романов Жана Жионо и Марселя Паньоля, фильмов Робера Гедигяна…

Когда просеянный листвой свет, поменяв угол падения, окрашивает красным окно дома моего друга Жака Тьерио на площади Патра в Ла Рокет, это значит, что пора возвращаться, пора добавить горстку сегодняшних впечатлений к прежним. Случилось ли что-нибудь необыкновенное? Нет, утренние обещания не сбылись. Но так ли это?

День будто гранатовая бусинка в четках — кажется, мои пальцы ощущают его гладкость. Но что поделаешь, то, к чему однажды прикоснулся, принадлежит небытию: «Ave Provincia gratia plena…» [315] «Здравствуй, Провинция, благодати полная…» ( лат. ) — отсылка к католической молитве к Деве Марии (Ave, Maria, gratia plena…), a также к названию Прованса ( лат. Provincia), некогда являвшегося частью римской территории Нарбоннская Галлия, которая называлась «Наша провинция» (Provincia Nostra) или просто «Провинция».

22 июня, пятница

Арль — мозаика запахов. Иногда мне кажется, что они могут привести меня, куда я захочу, даже с завязанными глазами. У каждого района, каждой улицы свой узнаваемый запах. Их нельзя перепутать: на прилегающих к Скотобойной башне улицах Ла Рокет пахнет оливковым маслом, чесноком, тунисскими или марокканскими приправами, а ближе к церкви Святого Цезария, около славящейся своей выпечкой булочной-кондитерской, царит аромат круассанов с шоколадом или сыром, бриошей, ежечасно вынимаемых из печи хрустящих багетов. Если идешь от Кавалерийских ворот к мосту Тренкетай и дальше, вглубь квартала Барриоль, попадаешь в область более сложной смеси запахов: полуистлевшей бумаги, смолы, теплого асфальта, ронского ила и сухих водорослей, когда-то вынесенных течением на берег.

Я пытаюсь угадать, какие запахи витали здесь во времена Октавиана или, позже, Адриана и Константина, как пахли окрестности порта, товарные склады ( horrea ) на набережной, закоулки рыбацкого квартала, казармы городской стражи. Какими косметическими масл а ми пахло под колоннадой форума в сумерки, когда там прогуливались арелатские дамы, жены местной знати, как в полдень пах прилегающий к форуму городской рынок ( macellum ). Нетрудно догадаться, какие запахи преобладали в юго-восточной части города, возле ворот Августа, в квартале бедных ремесленников, где дубили шкуры, лепили амфоры, глазуровали керамическую плитку для мозаики (подобную в будущем найдут археологи в триклинии [316] Триклиний — столовая или обеденный зал в древнеримском доме с квадратным столом в центре и тремя кушетками для возлежания по сторонам; с четвертой стороны подавалась еда. виллы на улице Веррери в Тренкетае), где на раздуваемых кожаными мехами оливковых и кедровых углях плавили золото и серебро для перстней и изысканных фибул [317] Фибулы — металлические застежки для одежды, одновременно служившие украшением; были распространены с бронзового века до раннего Средневековья. , без которых не лежали бы так красиво складки белых шерстяных плащей ( sagum , lacerna , palia , paludamentum [318] Сагум — род толстого дорожного или военного плаща у древних римлян; лацерна — плащ с капюшоном, обычная одежда римлян поверх тоги; паллий — заимствованная у греков римская мужская верхняя одежда из льна, шерсти или шелка; палудаментум — особая разновидность воинского плаща, носившегося в основном полководцами. ). Дальше к востоку, вокруг доходных домов ( insulae ), где ютилась городская беднота, пахло, вероятно, так же, как пахнет сегодня в районах, заселенных иммигрантами из Восточной Европы, Африки или стран Магриба. А в верхней части города, где обитали богатые купцы и чиновники, чьи просторные дома расположились на склоне холма близ амфитеатра? Какой запах висел в воздухе в сумерках, когда рабы готовили ужин и поливали водой из садового фонтана экзотические цветы? Ясно одно: это был запах состоятельности — тот неповторимый запах стабильной жизни, которой ничто не угрожает.

Сегодня в закоулках Старого города бродит слабый, но все еще ощутимый запах конского навоза, ржавчины, влажного камня, старых сундуков с церковным облачением. Иное дело внутренние дворы аристократических hôtels particuliers , то есть богатых мещанских домов. Там пахнет былым богатством; это особый, но явственный запах. Назвать его затрудняешься, но узнаёшь сразу Так, вероятно, пахло в конце XIX века, при Наполеоне III: воском для натирки полов, пылью на бутылках выдержанного вина в домашнем погребе, отглаженными скатертями, гаванскими сигарами (почти забытый запах). Все запахи тонкие, приятно щекочущие обоняние. Lucri bonus est odor ex re qualibet [319] «Запах прибыли приятен, от чего бы он ни исходил» ( лат. ). , — как говорил Ювеналий.