Адам Водницкий - Провансальский триптих

Сейчас, приезжая в Арль, я уже не ищу дворец Константина. Но только ли дворец? Очень трудно выслеживать то, что уже не существует, переместилось в небытие, — снова и снова натыкаешься на пустоту, место от места. Но — по крайней мере, в данном случае — мои предчувствия оправдались. Дворец, овеянный легендой, здесь действительно был. Никакой он не призрак, не мираж, не плод воображения. Может, и впрямь надо полагаться на интуицию, довериться силам, которые, хоть и дремлют в подсознании, знают больше и лучше, чем мы?

2 ноября, четверг

Осень, боже мой, уже осень. В теплом, прозрачном, как стекло, воздухе голоса распространяются медленнее, звуки ленивы, вяловаты, тени размыты, дольше задерживаются в закоулках. И свет ложится на стены, на камни, на воды реки словно бы более тонким слоем. Все говорит о том, что не за горами зима, а с нею туманы, холода, безумства мистраля и дожди.

В Провансе День всех святых (1 ноября) — выходной, но, кажется, мало кто знает почему. Светская Франция не отмечает церковные праздники, хотя сохранила их в календаре. Отношениям с Церковью присущ особый вид лицемерия: стороны изображают взаимный интерес (особенно со времен массовой иммиграции из стран Магриба), однако если в разговоре со среднестатистическим французом коснуться декалога, он скорее вспомнит о фильме с таким названием [344] Существуют три американских фильма с таким названием (1923, 1956, 2007) и знаменитый одноименный цикл из 10 телевизионных фильмов польского режиссера Кшиштофа Кеслёвского. , нежели о ветхозаветных моральных нормах.

Обряды, связанные с Днем всех святых и Днем поминовения усопших, во Франции не соблюдаются уже давно. Зная об этом, я многого и не ждал, однако, будучи воспитан в традиции культа усопших, требующей в эти дни зажигать свечи на могилах близких, вечером пошел на городское кладбище, чтобы зажечь — в память об ушедших — три привезенные с родины лампадки. Кладбище, согласно римскому закону расположенное за городскими стенами, ограниченное с юга улицей Лакведук, с севера — улицей Мулен, с запада — бульваром Эмиля Комба, было закрыто. На бульваре, малолюдном даже в обычные дни, ни души. Внушительные ворота в кладбищенской ограде похожи на ворота крепости. Однако на их каменном обрамлении был электрический звонок — я нажал кнопку. Где-то в глубине, словно за пределами земного пространства, прозвучал гонг. Ворота приоткрылись, показался страж в черном мундире и круглой твердой фуражке с козырьком; на фуражке герб города: лев, держащий римский штандарт с надписью Civ. Arel. и венчающими древко буквами Р. X.

— Вы по какому делу?

— Сегодня праздник, День поминовения усопших. Я хотел зажечь лампады.

— Праздник? Кладбище закрыто. Часы работы — на воротах. Вы что, не видели?

Я возвращался по бульвару вдоль городских стен. Смеркалось, свет автомобильных фар скользил по деревьям с остатками листвы, легкая дымка окружала висящие над мостовой фонари полупрозрачным нимбом; пахло осенним туманом и дымом плодовых дров. На перекрестке, где бульвар Эмиля Комба пересекается с бульваром Лис, вместо того чтобы повернуть направо, на бульвар Лис, я, дождавшись сигнала светофора, машинально зашагал вниз по крутой, обсаженной старыми платанами улице, ведущей к каналу Крапон, по берегу дошел до перехода через старые, уже не используемые железнодорожные пути и, сам не знаю как, оказался возле Алискампа. Ворота римского некрополя были открыты.

В Аллее саркофагов, «где жизни след угрюмый старательно затёрт» [345] Б. Лесьмян. «Дон Кихот». Перевод Валентина Литвинова. — как писал Болеслав Лесьмян, — было пусто и темно. Высоко в кронах деревьев, чьи переплетенные ветви напоминали nervures [346] Нервюра — выступающее ребро готического каркасного крестового свода. свода готического собора, чирикали, укладываясь спать, птицы. Я медленно шел к церкви Святого Гонората между рогатыми саркофагами галльской знати, первых христиан и вестготских вождей. Здесь, в глубоких раскопах археологи обнаружили лежащие один на другом сотни, если не тысячи каменных гробов. Разбросанные там и сям нивелирные рейки, треноги, пометки красной краской на камне свидетельствовали о том, что работы еще не закончены.

Я спустился в раскоп и на плите одного из безымянных, ничем не украшенных саркофагов зажег три лампадки в память о своих близких. В неподвижном ночном воздухе они горели ровно, выхватывая из темноты, как на барочных картинах голландских мастеров, очертания римских гробов, края раскопа, архитектурные детали…

Не знаю, долго ли я просидел, не сходя с места, как вдруг в дальнем конце раскопа, метрах в пятидесяти от себя, уголком глаза заметил слабый трепещущий огонек. В первую минуту я принял его за отразившийся в осколке стекла свет от одной из моих лампад, хотя это вполне мог быть — почему бы и нет? — появляющийся над безымянными могилами «блуждающий огонь». Впрочем, в Провансе духи не посещают кладбищ. Источником света была горящая свеча. Больше того: я сумел разглядеть склонившуюся над ней фигуру.

Дальше все покатилось само собой. Рядом со свечой сидела девушка в индийской шали. Худенькая, с маленьким треугольным личиком и копной курчавых черных волос. Когда я приблизился, она, не вставая, заговорила:

— Мне сказали, что свет свечи приносит покойникам облегчение. Помогает забыть о живых. Может, и вправду?

— У меня на родине думают по-другому. Связь с умершими — источник духовной силы. Сегодня такой день, когда усопшие возвращаются на землю, чтобы побыть поближе к тем, кого они любили при жизни. Пламя свечи — что-то вроде молитвы и символа единения.

— Знаю, потому я и здесь. Но я не хочу, чтобы тот, кто видит этот огонек, вернулся и вообще являлся ко мне. Наоборот, хочу, чтобы все забыл. Terra sit super ossa levis . Да будет земля ему пухом.

Был в ее словах какой-то непонятный подтекст, но я не стал ни о чем спрашивать.

Мы возвращались вместе по Аллее саркофагов. Уже совсем стемнело. Колеблющиеся отблески у нас за спиной еще долго не пропадали из виду Когда мы остановились, дожидаясь зеленого света, на перекрестке, девушка спросила:

— А правда, что в ваших краях иконопись считается своего рода молитвой, духовной практикой? Что человек, пишущий иконы, со временем достигает более высокого уровня самопознания и становится лучше?

Ну и вопрос… Не замечая смены цветов светофора, мы долго стояли молча.

— В ваших краях… вы, вероятно, имели в виду Россию? Я — не русский. Об иконописи мало что знаю — кроме того что это творческий акт и мистический опыт. Но ведь любому виду творчества, особенно религиозного, присуще стремление к трансцендентности. Об этом немало написано. Поищите в медиатеке Культурного центра Ван Гога, там наверняка много материалов на эту тему.