Сергей Эйгенсон - Занимательное литературоведение

Потом последовал роман «Блистающий мир» с летающим человеком Друдом. Когда Юрий Олеша восхитился этой замечательной фантастической выдумкой, автор обиделся: « Как это для фантастического романа? Это символический роман, а не фантастический! Это вовсе не человек летает, это парение духа! » И еще романы: «Золотая цепь» в 1925-м, «Бегущая по волнам» в 1926-м, «Джесси и Моргиана» и «Дорога никуда» в 1929-м. Его хорошо издавали, цензурных запретов не было, они с Ниной купили квартиру в Феодосии и уехали туда. Тут идея была в том, чтобы Александр Степанович не спился с круга в привычной питерской обстановке.

Море – это было прекрасно, хотя скажем честно, что реальный Грин не такой уж морской человек, как это значится в легенде. Летом 1924 года из Ленинграда в далекое заокеанское плавание уходил советский парусный барк «Товарищ». На этот раз он не ушел дальше Лондона, потому что был уже вычеркнут из регистра Ллойда. После большого ремонта, замены двух подряд капитанов и почти всей команды он все же ушел в Аргентину под командованием знаменитого кэпа Лухманова, написавшего впоследствии об этом переходе замечательную книгу «Под парусами через океаны». Но в 1924-м этого всего еще никто не знал и в редакции морской газеты «На вахте» предложили зашедшему к ним в поисках аванса Грину поехать в Питер на проводы. По свидетельству К. Паустовского он ответил: « Нет! Я болею. Мне нужно совсем немного, самую малую толику. На хлеб, на табак, на дорогу ». И уехал в Феодосию. Мне кажется, что эти слова говорят не только о болезненном состоянии ответившего, но и том, что его прославленная любовь к морю и парусам была несколько искусственной, вычитанной из книг.

Начало печататься 15-томное собрание сочинений. И тут как обрезало. До конца это собрание не допечатали, потому что ГПУ отправило издателя в Нарым. И вообще больше гриновские рассказы и романы теперь не печатали по их несозвучности пятилеткe и «размаха шагам саженьим». Попросил он пенсию у новосозданного «Союза советских писателей». Отказали, да еще и назвали на заседании Правления «идеологическим врагом». Феодосийскую квартиру пришлось продать. Грины переехали в Старый Крым, снимали там какую-то халупу. На всем Юге, в том числе и в Крыму, стоял голод. У Александра Степановича, как будто, возникала безумная идея для прокормления охотиться на птиц в степи с луком и стрелами(!) Без результата, конечно.

В общем, он умер в 1932-м от рака желудка. Полного запрета на него пока не было. Иногда переиздавались какие-то старые рассказы, ставились радиопостановки и балеты по «Алым парусам». Когда немцы пришли в Крым, вдова писателя, та самая Нина, которой посвящены «Алые паруса» стала работать сначала в типографии, а потом и редактором выпускавшегося ими «Официального бюллетеня Старо-Крымского района». По возвращении Красной армии в 1944-м оказалась в Германии в беженском лагере. Очень быстро появилась в советской администрации с повинной. Получила «десятку» с конфискацией. Ну, понятно. Кого волнует, что у тебя больная полубезумная мать на руках, да и самой хочется есть, а совсем нечего?

Пока Нина осваивала Арктику, в Москве, в журнале «Новый Мир» появилась статья о ее покойном муже. Чтобы не очень много о ней говорить назовем ее автора – Виктор Важдаев (к сожалению, приходится признаться, что его девичья фамилия – Рубинштейн) и приведем ее полное название – « Проповедник космополитизма: Нечистый смысл „чистого искусства“ Александра Грина ». Ясно, что после этого книги данного автора стали изымать из библиотек, а уж о переизданиях надо было вовсе забыть. Но, слава Богу, не навсегда. Кончилась борьба с космополитизмом, склеил тапочки Вождь Народов, началась Оттепель. В 1956 году был напечатан первый после запретов сборник «Избранное» и… как прорвало плотину. Стали издаваться отдельные произведения, сборник, несколько собраний сочинений, сниматься фильмы, ставиться спектакли в театрах и на радио. Грин стал любимым ребенком Оттепели.

А что же вдова Нина Грин? Отсидела она почти «до звонка». Вышла в 55-м по амнистии, но без реабилитации. Когда посыпались переиздания оказалось, что законный срок авторского права истек. Но получилось так, что ей помогали получить какие-то деньги не только старые друзья мужа, вроде Новикова-Прибоя, но и чиновники, в которых трудно было предположить наличие чего-то человеческого, такие как широко известный секретарь ССП Ильин (помните «Шапку»?), так что она никак не бедствовала. Но вот домишко, в котором они долго жили, ей упорно не отдавали под музей писателя старокрымские власти по уважительной причине – там традиционно держали свою домашнюю скотину – кур, корову первые секретари местного райкома КПСС, сами размещавшиеся после конфискации в доме, выстроенном вдовой на первые посмертные гонорары за мужнины книги. Кстати, реабилитировали ее уже сильно посмертно – в 1997 году.

…

Александр Романович Беляев родился четырьмя годами позже Грина. Юный попович остался в семье единственным ребенком. Он как раз учился прилежно, закончил духовное училище, потом Смоленскую духовную семинарию. Но по отцовской стезе не пошел. Поступил после семинарии в знаменитый ярославский Демидовский лицей, чтобы стать юристом. Была, однако ж, и в нем романтическая струя. Он, к примеру, любил прыгать с сарая с имитацией крыльев из веников или с зонтиком, как бы изображая Икара. Однажды так ударился спиной, что это, возможно, отразилось на его будущей жизни, заставив месяцами лежать неподвижно в постели. Но пока до этого далеко.

В Пятом году он принимал участие в антиправительственной студенческой забастовке. В это время подрабатывал (не на первых ролях) в смоленском театре. Но все-таки на юриста выучился, стал помощником присяжного поверенного (как другой российский юрист В. И. Ульянов), потом стал и присяжным поверенным (как А. Ф. Керенский). Писал время от времени статьи в разных газетах. Съездил в Европу: Германия, Франция, Бельгия, Швейцария, Италия.

Женился, даже два раза, и оба раза не особенно удачно. Жены от него уходили. Очень нехорошо получилось со второй женой. В 1915-м году Александр Романович болел гнойным плевритом. Когда врач делал прокол, то нахалтурил: задел иглой позвоночник. Может быть, тут сказались и падения с крыши сарая в детстве, но Беляев заполучил костный туберкулез. Диагноз в то время почти безнадежный. Когда жена Вера узнала об этом, то сообщила, что она « не для того выходила замуж, чтобы ухаживать за больным мужем». И исчезла.

Беляев переехал в Ростов и теперь стал писать и печатать во много раз больше, чем до того. И, в том числе, появился его первый фантастический рассказ «Берлин в 1925 году», то есть, через десять лет в будущем. Текст, правду сказать, антинемецкий, но его не сравнить с энтузиастическими пророчествами хотя бы Владимира Маяковского о послевоенном времени, в котором «… в Эссенской губернии когда-то страшный Крупп миролюбиво и полезно выделывает самовары ». Да и то, что 1915 год для воюющей России остался главным образом отступлением из Польши, Галиции и части Прибалтики. Требовалось читателю что-нибудь духоподъемно-патриотическое. Но следующее фантастическое произведение Беляева – рассказ «Голова профессора Доуэля» появилось только десять лет спустя.