Джордж Кеннан - Кочевая жизнь в Сибири

В субботу, 20-го января по новому стилю [99] Т.е. по Григорианскому календарю, в отличие от Юлианского, принятого в то время в России. Кожевин вернулся из своей поездки к чукчам к северу от Анадырска, и принёс, как мы и ожидали, более полные сведения об отряде американцев к югу от Берингова пролива. Он состоял, по сведениям лучших чукотских следопытов, всего из пяти человек и располагался на реке Анадырь или около неё, примерно в одном дне пути от её устья. Эти пять человек жили, как уже было сказано, в маленьком подземном жилище, наскоро построенном из досок и веток и полностью засыпанном снегом. Говорили, что они хорошо снабжены провизией, и у них было много бочек, в которых, по предположению чукчей, была водка, а по нашему мнению - солонина. Они поддерживали огонь, как говорили туземцы, самым удивительным образом, сжигая «чёрные камни в железном ящике», в то время как весь дым таинственным образом выходил через «кривую железную трубу, которая поворачивалась, когда дул ветер»! В этом комичном, но живом описании мы, конечно, узнали угольную печь и трубу с поворотным верхом. У них был также, как рассказали Кожевину, огромный чёрный ручной медведь, которому они позволяли свободно бегать по дому и который самым энергичным образом прогонял чукчей. Услышав это, я уже не мог сдержать радости. Отряд состоял из наших старых товарищей из Сан-Франциско, а «ручной чёрный медведь» был собакой-ньюфаундлендом Робинсона и служил членом этой экспедиции. Я сотни раз гладил его в Америке, он был на моих фотографиях. Теперь уже не могло быть никакого сомнения, что отряд, живущий таким образом под снегом в тундре к югу от Берингова пролива, был тем самым отрядом исследования реки Анадырь под командованием лейтенанта Макрея, и наши сердца учащённо забились при мысли о том, какой сюрприз мы преподнесём нашим старым друзьям и товарищам, неожиданно встретившись с ними в этом пустынном, Богом забытом месте, почти в двух тысячах миль от той точки, где, как они предполагали, мы высадились. Такая встреча сторицей отплатила бы нам все тяготы нашей сибирской жизни.

Тем временем всё было готово для выхода в путь. Сани загружены на высоту пять футов провизией и собачьим кормом на тридцать дней, наш меховой шатёр закончен и упакован, чтобы использоваться в случае очень холодной погоды, маски, тёплые спальные мешки, лопаты для снега, топоры, винтовки, лыжи и мешки со всякими запасами были распределены между санями, и всё остальное, что мы только могли придумать, было сделано для обеспечения успеха экспедиции.

В понедельник утром, 22-го января, наш отряд собрался перед домом священника. Чтобы сэкономить на транспорте, мы с Доддом оставили свои повозки и поехали на санях с грузом. Мы не хотели, чтобы туземцы говорили, что мы заставили их ехать, а сами избегали работы и трудностей. Всё население деревни – мужчины, женщины и дети – провожали нас, и улица перед домом священника была запружена толпой темнолицых мужчин в шубах с алыми кушаками и в капюшонах из лисьего меха, взволнованными женщинами, прощавшимися со своими мужьями и братьями. Тут же стояли одиннадцать длинных узких саней, доверху нагруженными сушёной рыбой, покрытыми оленьими шкурами и перевязанными верёвками из тюленьей кожи, и сто двадцать пять косматых собак, нетерпеливый вой которых перекрывал все остальные звуки.

Наши каюры вошли в дом священника, перекрестились и помолились перед иконами, как они обычно делают, отправляясь в дальний путь; мы с Доддом попрощались с нашим добрым хозяином и получили сердечное «С Богом!», что по-русски означает «прощай!», а затем, вскочив на сани и спустив обезумевших от ожидания собак, вылетели из деревни в облаках снега, блестевших, как алмазная пыль в красном свете восходящего солнца.

Впереди, в двух или трёх сотнях миль снежной пустыни, нас, странствующих рыцарей Арктики, ждал наш Святой Грааль – железная печная труба, торчащая из снега.

На санях на восток – На морском берегу – Ночной поиск печной трубы – Голос из печи – Приключения анадырского отряда.

Я не буду долго задерживать читателя на первой части нашего пути от Анадырска до тихоокеанского побережья, так как он мало чем отличался от нашего предыдущего путешествия. Катиться весь день по льду реки или по бесплодной тундре, ночевать на снегу в любую погоду – вот и всё, что составляло нашу жизнь, и её унылое однообразие облегчалось только предвкушением радостной встречи с нашими друзьями и волнующим сознанием того, что мы проникаем в страну, которую никогда прежде не посещал цивилизованный человек. С каждым днём кустарник на берегах реки становился всё ниже и реже, а бескрайняя тундра, окаймлявшие реку, становилась всё пустыннее по мере того, как река приближалась к морю. Наконец, последняя растительность осталась позади, и мы начали десятый день нашего путешествия по реке, ширина которой увеличилась до мили, а берега, лишённые всякой жизни, простирались сплошном белым пространством до самого горизонта. Не без беспокойства я думал о вероятности быть застигнутым многодневной пургой в таком местности, как эта. С тех пор как мы выехали из Анадырска, мы проехали, по нашим подсчетам, около двухсот вёрст, но были ли мы где-нибудь на берегу моря или нет, мы не знали. Почти неделю стояла ясная и не очень холодная погода, но в ночь на 1 февраля столбик термометра опустился до -37 градусов, и мы едва смогли найти несколько кустиков, чтобы вскипятить чайник. Мы перерыли весь снег вокруг в поисках топлива, но не нашли ничего, кроме мха и кустиков клюквы, которые не горели. Утомлённые долгим дневным путешествием и бесплодными поисками дров, мы с Доддом вернулись в лагерь и повалились на свои медвежьи шкуры пить чай. Едва Додд поднес чашку к губам, как его лицо приняло озадаченное выражение, как будто он обнаружил что-то странное во вкусе чая. Я уже хотел спросить его, в чём дело, как он радостно воскликнул: «Чай солёный! Это морская вода!» Подумав, что соль могла попасть в чай случайно, я послал людей к реке за свежим льдом, который мы тут же растопили. Вода была, несомненно, солёной. Мы достигли приливной волны Тихого океана, и сам океан должен быть недалеко. Ещё один день – и мы должны выйти к дому наших американцев или к устью реки. Судя по всему, дров мы больше не найдем, поэтому, чтобы не терять хорошую погоду, мы поспали всего около шести часов и отправились в путь в полночь при свете полной луны.

На одиннадцатый день после нашего отъезда из Анадырска, ближе к концу долгих сумерек, которые сменяют арктический день, наш маленький обоз из одиннадцати саней приблизился к тому месту, где мы ожидали найти отряд американцев. Ночь была ясная, тихая и очень холодная, термометр на закате показывал сорок два градуса ниже нуля и быстро опускался до -46 градусов. по мере того как розовый румянец на западе становился все слабее и слабее, а тьма опускалась на тундру. Много раз я видел природу Сибири и Камчатки в её суровом настроении и зимнем одеянии, но никогда прежде холод, бесплодие и запустение не соединялись в такую мрачную картину, как та, что была той ночью у Берингова пролива. Насколько хватало глаз, в сгущающихся сумерках во всех направлениях лежала ровная тундра, похожая на бескрайний океан снега. Не было ни деревца, ни куста, ни каких-либо признаков животного или растительного мира, чтобы дать нам знать, что мы не плывем по замёрзшему океану. Всё было тихо и пустынно. Страна казалась оставленной Богом и человеком во владение духа Арктики, чьи трепещущие знамена полярного сияния воинственно вспыхивали в знак его владычества. Около восьми часов полная луна поднялась на востоке, огромная и красная, бросая свой зловещий свет на обширное снежное поле, но, как будто тоже под властью Арктического духа, она была не более чем насмешкой над настоящей луной и постоянно принимала самые фантастические формы. Вот она вытянулся в длинный эллипс, затем собралась в подобие огромного красного кубка, удлинилась до длинной перпендикулярной полосы с закруглёнными концами и, наконец, стала треугольной. Но эта кроваво-красная искаженная луна мало что добавляла к уже дикой и странной сцене вокруг нас. Нам казалось, что мы вступили в какой-то застывший заброшенный мир, где все обычные законы и явления природы отменены, где животные и растения исчезли и сам он лишён милости Творца. Сильный холод, безлюдье, гнетущая тишина и мрачный красный лунный свет, как отблеск далёкого гигантского пожара – всё это вместе рождало в душе трепет, который усиливался сознанием того, что никогда ещё ни один человек, кроме редких кочующих чукчей, не отваживался проникнуть зимой в это ледяное царство. Мы ехали молча. Никто не пел, не шутил, не улюлюкал, чем обычно развлекались наши каюры в ночных путешествиях. Какими бы бесстрастными и невозмутимыми они ни были, в этой сцене было что-то такое, что чувствовали даже они. Время медленно тянулось до полуночи. Мы проехали уже более двадцати миль далее того места на реке, где должны были находиться американцы, но нигде не увидели ни землянки, ни торчащей из неё трубы, перед нами всё ещё простиралась тундра, белая, страшная и беспредельная. В течение почти двадцати четырёх часов мы ехали без единой остановки ни днем, ни ночью, за исключением одной на рассвете, чтобы дать отдых нашим усталым собакам; сильный холод, усталость, тревога и отсутствие горячей пищи начали, наконец, сказываться на наших терпеливых людях. Мы впервые осознали рискованную природу предприятия, в которое мы были вовлечены, и почти абсолютную безнадежность поисков наших друзей-американцев. У нас не было и единого шанса найти ночью в этой огромной снежной пустыне маленькую засыпанную снегом хижину, местоположение которой мы знали в лучшем случае с точностью пятидесяти миль и в самом существовании которой не были даже до конца уверены. Кто мог гарантировать, что американцы не покинули свою землянку два месяца назад и не переехали вместе с какими-нибудь дружелюбными туземцами в более удобное и защищённое место? Мы ничего не слышали о них после 1 декабря, а сейчас был уже февраль. За это время они могли в поисках поселения уйти на сотню миль вдоль побережья или забрести далеко вглубь суши с кочевыми чукчами. Вряд ли они оставались четыре месяца в этом унылом, пустынном месте, не сделав ни малейшей попытки покинуть его. Но даже если они всё ещё были в своем жилище, как нам их найти? Мы могли случайно пройти мимо их маленькой землянки несколько часов назад, и, возможно, теперь уходили всё дальше и дальше от неё. До того как мы выехали из Анадырска, нам казалось очень просто: идти вниз по реке, пока не дойдем до дома на берегу или не увидим торчащую из сугроба печную трубу; но теперь, в двухстах пятидесяти или трехстах милях от поселка, при температуре 46° ниже нуля, когда от того, найдем ли мы эту землянку, возможно, зависела наша жизнь, мы поняли, насколько безумными были наши ожидания и как слабы наши надежды на успех. Ближайший лес остался в более чем пятидесяти милях позади, и в нашем продрогшем и измученном состоянии мы не рисковали разбить лагерь без костра. Мы должны идти либо вперед, либо назад – и найти хижину в течение четырёх часов, либо прекратить поиски и как можно быстрее вернуться в ближайший лес. Собаки уже начинали выказывать явные признаки истощения, и их лапы, израненные льдом, намерзшим между пальцев, покрывали снег кровью на каждом шагу. Не желая прекращать поиски пока оставалась хоть какая-то надежда, мы продолжали двигаться на восток, вдоль высоких утёсов на берегу реки, распределив сани как можно шире, чтобы охватить поиском больше пространства. Полная луна высоко в небе освещала равнину на северном берегу реки ярко, как днем; но никакие тёмные предметы не нарушали её белизны, за исключением редких пучков мха или травы.