Тинкай Кретова - Казтабан

Язёвое озеро питали чистейшие ключи с очень вкусной водой и пара талых ручьёв. Собираясь в скалистой чаше, воды темнели над каменным дном, покачиваясь у травянистых берегов, разливались в горную долину и обрушивались за ней каскадным водопадом речки Язёвой в ущелье.

Сколько бы я ни пытал местных егерей и Матвея, казалось, что на казахском Алтае не осталось никаких воспоминаний о древних тюркских воззрениях, о Тенгри и о том, что Белуха считается горой Матери-Умай. Они с удивлением слушали, что на древних рисунках корона Умай с тремя зубцами выглядит точно так же, как эта гора, – на самом деле трёхглавая, какой видится со стороны российского Алтая.

Однако, хотя тенгрианские традиции здесь не сохранились, отношение к Белухе оставалось нетронутым – ей молились, у неё просили помощи, с ней разговаривали и неизменно испытывали от этого чувство облегчения. Ещё живя в России, я слышал о рериховцах [52] Рериховцы – последователи Николая и Елены Рерихов и их учения «Агни-Йога» («Живая этика») о преобразующей силе искусства, согласно которому создание, сохранение и пропаганда духовных ценностей культуры является одной из важнейших задач и одним из важнейших устоев эволюции человечества. , которые ежегодно отправлялись к Белухе в поисках не то просветления, не то эфемерной шамбалы. Матвей заверил меня, что желания, которые загадывают, глядя на мистическую гору, непременно сбываются, особенно когда с просьбой приходит группа людей. Правда, сразу добавил, что в принципе рано или поздно сбываются все желания, особенно коллективные.

Я взобрался на вершину холма, где устроился на стволе поваленного дерева в тени большого валуна. Любуясь священными пиками, круглый год укутанными лебедино-белым пухом снега, я думал о том, что Матвей сказал мне о плохих привычках. Может ли быть, что ощущения отчуждения и общественного осуждения в большинстве случаев придуманы мной самим? Неужели не люди, которые меня окружают, мешают мне почувствовать себя «своим», а я сам запрещаю себе это сделать?

Вот, например, мой новый попутчик, «мультиметис», как он себя называл, – русский по паспорту метис в третьем поколении, чьи дедушка с бабушкой по папиной линии передали ему татарскую, русскую, немецкую и польскую крови, а по маминой – русскую, украинскую и финскую. Матвей вырос в семье крещёных атеистов, его родная сестра вышла замуж, переехала в Кызыл-орду и отправила своих детей в казахскую школу, двоюродный брат стал прихожанином корейской церкви, а лучший друг недавно перебрался в Израиль. «Весь Казахстан в истории одной семьи», – хихикнул я. Матвей отзывался на «Маке», умел лихо ругаться на шести языках, неплохо изъяснялся по-казахски и часто вворачивал в свою речь казахские фразы или поговорки, чем вызывал к себе большое уважение. Он перепробовал несколько мировых религий и остановился на буддизме, что, впрочем, не мешало его страсти к викканским [53] Викканские праздники, викка – неоязыческая религия, основанная на почитании природы и солярных циклов. праздникам и скандинавским богам. Вот у кого точно не было никаких заморочек с самоидентификацией! В любой компании и ситуации Матвей чувствовал себя на своём месте, и его раскрепощённая, открытая натура у всех без исключения вызывала симпатию. Я же, напротив, был всегда замкнут и самим собой наказан за несоответствие непонятно откуда взявшемуся размытому, недостижимому идеальному образу.

Внутри что-то шевельнулось: я чувствовал, как все путешествия этого года фатально и необратимо меняли моё мировоззрение. Эти преобразования было трудно разобрать на составляющие, но их русло крылось где-то в причинно-следственной цепочке: чем больше людей и земель я видел, тем сильнее к ним привязывался; чем преданнее их любил, тем больше начинал доверять; чем расслабленнее начинал себя чувствовать, тем на большее казался способен самому себе. Это придавало сил, и, дрейфуя на волнах размышлений, я вдруг с удивлением понял, что готов двинуться дальше – как минимум, всерьёз включившись в работу по продвижению своего туристского проекта.

Неожиданное решение пробило в моём сознании невидимую плотину, и, уже спускаясь с холма, я вспомнил, что у меня накопилось много тематического материала: фотографии казахстанских сёл и городов, людей, быта и традиций. Я делал их по большей части для самого себя, но теперь видел, что они укладываются в цельную идею, достойную демонстрации другим – в виде отдельного репортажа или даже выставки. В голове зашевелились мысли о том, как это лучше сделать и что ещё нужно отснять, и, с воодушевлением вцепившись в фотоаппарат, я начал искать подходящие объекты для съёмки. У прибрежных гостевых домиков в мягком вечернем свете паслось несколько рассёдланных лошадей. Из местной бани выбежал разгорячённый, решивший отметить сегодняшний день ВДВ водными процедурами Матвей и с разбегу плюхнулся в остывающее вечернее озеро. «А ведь до конца лета остался всего месяц», – с грустью подумал я.

На Язёвом мы провели ещё один упоительный день и на следующее утро до рассвета отправились обратно в Усть-Каменогорск, куда прибыли уже в потёмках.

Я знал, что многого не успел увидеть в Восточном Казахстане: новый музей на царских курганах в районе Берели; дикие берега Большого Кок-Коля и его могучий водопад; знаменитое мараловодческое хозяйство; огромные подсолнечные поля и живописные дороги по пути в уютный «пряничный» город Риддер; а ещё Западно-Алтайский заповедник с легендарным пиком Ворошилова, медвежьими лесами, высокогорной «Каменной сказкой», Кедровым озером и многими другими невероятными красотами. Но я понимал, что для основательного знакомства с Восточным Казахстаном нужно значительно больше времени, чем две недели.

На пару дней, которые я провёл в детальных расчётах с местными туркомпаниями, меня приютил Матвей. Вернув машину своему знакомому и тепло распрощавшись с новым другом, я поездом отправился в Алматы, по пути составив и отправив в департамент индустрии туризма детальный отчёт о поездке.

Уже подъезжая к городу, я разбирал накопившуюся на сервере почту и обнаружил хорошие новости: оказывается, вопросы о путешествиях по стране натолкнули моих друзей на идею отправиться на машинах в Центральный Казахстан, и они приглашали меня с собой.

Опираясь на посох, я действительно очень быстро поднимался по извилистой старой тропе. По обеим сторонам от меня темнел густой лес, из которого то и дело доносились треск и шорох – наверняка, там бродили конаяк [54] Конаяк – леший, коварный лесной дух. и другие лесные духи. Дорога вышла на высокий перевал и побежала вниз, к зажатой между скалами бурной реке. И снова благодаря волшебному посоху я не заметил, как мигом спустился в ущелье.