Тинкай Кретова - Казтабан

Жер-Су встала и взяла моего коня под уздцы.

– Вот только жеребца тебе придётся оставить. Впереди сложная дорога, а он слишком вымотан, чтобы идти. Я дам тебе взамен волшебный посох – он поможет тебе преодолеть трудные участки, и путь с ним покажется быстрее. Держи, – она подняла с земли старую ветку, стукнула ей об ладонь, и та превратилась в замысловатый посох. – Его имя Кудайберген [51] Құдайберген (каз.) – данный Богом. , помни, что ты всегда можешь на него опереться.

Я принял дар, поблагодарил Жер-Су и потрепал коня по гриве на прощание. Солнце уже давно перевалило за полдень, и я поспешил направиться вверх по крутой горной тропе.

Меня обнимали горы. Я наполнялся их волнующими запахами, такими сочными и глубокими, что, казалось, сама душа природы растеклась над пляшущим от ветра разнотравьем. Наверное, нет на свете человека, который, испив эту горную магию, не стал бы верным поклонником могучих вершин. Коснёшься их, и видишь, как путники всех времён, вне зависимости от возраста или погоды, преданно несут не рюкзаки – свои сердца на поклон горе; и сам, конечно, с радостью встаёшь в один ряд с ними и с древними, верившими, что в горах ты приближаешься к богу.

А ведь, если задуматься, ни один шедевр храмовой архитектуры никогда не вдохновлял меня так, как вдохновляют безупречные контуры горных хребтов; я не встречал священного писания, наставляющего на духовный путь лучше, чем это делает прикосновение к родной земле; ни одна молитва не очищала меня сильнее весенней грозы; никакие пламенные речи не разжигали душу жарче, чем песня степного ветра. И ни одно божественное имя не внушало мне такого преклонения, какое я испытываю, глядя на Вечное Синее Небо.

Я стоял на пригорке, любуясь раскинувшимся передо мной миром. Внизу поскрипывал, раскачивался, дышал живой задумчивый лес. Статные стволы старых деревьев клонились друг к другу, словно делясь вековыми секретами. Их ветви баюкали ласковый ветерок, спустившийся с далёких снежных пиков. Ещё ниже, у подножья холма, плескалось озеро. Такой чарующей вода может быть только в горных водоёмах – стекая ручьями с кустистых склонов, она вбирает в себя всю силу могучих вершин и наполняет ею каменную чашу ущелья.

Городу непонятен рационализм природы. Мы всё время изыскиваем новые способы ускоряться и улучшать результаты, меньше тратить и больше получать, но только глубже оседаем в своих замкнутых мирах, как въедается в землю фундамент старого дома. А черпать силы нужно здесь – раскрываясь в вольных степных просторах и становясь сильнее на суровых горных тропах, наполняясь восходящей энергией земли и растворяясь в нисходящей мудрости неба. И принимать этот бесценный дар – возможность наблюдать и учиться у природы.

Мне вспомнился вчерашний вечер. Весёлая шумная живность, населяющая горную долину, разбрелась и разлетелась по расщелкам и норам. Янтарное солнце быстро провалилось сквозь вспыхнувшие в предсумеречной агонии облака и растаяло над горизонтом, уступив власть тихой горной ночи. В тлеющем отсвете костра кедры и ели казались ещё выше и торжественней. Они источали дурманящий смолянистый дух, пропуская потоки густого дыма между пушистыми ветвями ввысь, к внимательно взирающим из бесконечности звёздам, которые мигали в такт потрескивающим поленьям.

Когда ночь исчерпала себя и подкралось прохладное утро, к сонному зеркалу воды прильнул лёгкий, как вуаль, и узорный, как переплетение сказочных вихрей, туман. Он казался потоком молочного света, струящегося с двуглавой снежной вершины, возвышавшейся над горной цепью, и стелился над гладью, неотступно преследуя извилисто вытекающую из озера реку. В золотых нитях взошедшего солнца дымка начала извиваться и опадать, пока совсем не прижалась к воде, и в момент их слияния прибрежные рощи в унисон зазвенели сотнями ликующих птичьих голосов.

А теперь, в полуденный зной, когда всё зверьё утихло и задремал ветер, осталась только одна, вдохновлённая самой жизнью мелодия, звучащая в душе, – гимн незыблемых законов природы.

Староавстрийская дорога оказалась именно такой, какой её описывают в многочисленных путеводителях: до мурашек красивой и настолько же пугающей. Извилистая дорога с витиеватой историей, она была окружена воодушевляющими легендами о трудолюбии строителей и леденящими дух слухами о судьбах неблагодарных путников.

К ночи мы, спустившись с первого перевала и преодолев несколько мостов над рекой Кара-Коба, остановились на ночёвку в довольно узком ущелье у воды. Ледяное течение, рокотавшее среди валунов, было удивительного морского цвета. По берегу торопливо проскакали последние солнечные зайчики и растворились в навалившейся синеве горного сумрака.

Мы расставили палатки, пока разгорался костёр, и сели ужинать. Ветки приятно потрескивали, выпуская искры, тлеющие в хаотичном полёте.

– Слышишь? Разговаривает, – Матвей довольно кивнул головой в сторону реки.

Я действительно уже некоторое время прислушивался к звукам, доносящимся от воды. Казалось, будто беседовали низкие мужские голоса, но я точно знал, что на берегу больше никого нет.

– Это река. Говорят, многие так нашли свою смерть. Слышат – ночью у воды кто-то разговаривает. Заманивает. Идут посмотреть, поскальзываются и падают в воду. А река быстрая, в момент уносит человека – не выберешься.

Матвей выжал чайный пакетик в пустую тарелку и протёр её салфеткой – «помыл».

– А научное объяснение этому феномену есть? – спросил я, тщетно вглядываясь во тьму, туда, где рокотала и булькала Кара-Коба.

– Есть. Но оно неинтересное.

– И всё-таки?

– Ночью течение усиливается, – менторским тоном ответил Матвей. – От этого большие булыжники, лежащие в самом глубоком месте русла, начинают катиться по дну реки и бьются друг о друга. Звук проходит через толщу воды и становится похожим на человеческие голоса. Но поверить в это почему-то сложнее, чем в то, что в полной темноте у воды спорят два мужика, и люди продолжают попадаться на коварную уловку природы.

Наступившая ночь была прохладной, наверное, из-за близости воды. Мы разошлись по палаткам, я сразу уснул и на рассвете поднялся полный сил. Матвей, раздевшись по пояс, уже умывался речной водой и громко фыркал. Быстро позавтракав, мы двинулись дальше.

Через множество мостов и несколько бродов дорога начала подъём к перевалу Бурхат. Вокруг были настоящие горные красоты: сочные луга и сказочные рощи, солнечные опушки и звериные тропы, крутые уступы и головокружительные обрывы.

Казалось, мы окунулись в живой океан пряных запахов и таинственных звуков леса. Весело стрекотали кузнечики, с деловым жужжанием проносились пушистые шмели, где-то стучал дятел.