Гурий Яковлев - Ледовые пути Арктики

2 января . Погода неустойчивая. Мороз 32°, Небо затянуто облаками.

В кают-компании установили самодельный камелек, сделанный Комаровым из газового баллона. Теперь здесь стало теплее и уютнее. Все прибегают сюда из своих холодных палаток погреться и посушиться. Волович — очень гостеприимный хозяин и рад каждому, кто не прочь послушать его рассказы (не лишенные, правда, порой и мюнхаузеновекой фантазии) под аккомпанемент кухонных ножей.

9 января . Мороз 40°. Сегодня день рождения Вани Петрова — ему стукнуло 29 лет. В первую половину дрейфа дни рождения праздновали кто как умел, а теперь стали отмечать в кают-компании за общим Столом. Ваню все торжественно поздравили и выпили за его здоровье по рюмочке вина.

12 января . В полдень на юге стала появляться полоска зари, правда еще очень слабая. Температура упала до —49°. Ветер 4-5 метров в секунду. Такой погоды мы еще не видали! Лед непрерывно трещит, вдали слышен грозный шум торошения. Работать на открытом воздухе при таком морозе и ветре очень тяжело.

Наша собака Майна, привезенная на льдину еще осенью, оказалась героиней дня. Она ухитрилась при пятидесятиградусном морозе произвести на свет пятерых щенят прямо на улице, где-то между ящиками с грузом. Когда Волович вдруг наткнулся на новое семейство, щенки уже обмерзли, а Майна делала отчаянные попытки их обогреть. Сразу же все семейство перетащили в палатку. Саша Дмитриев принес оленью шкуру и постелил ее на поля Там Майна немедленно и улеглась, собрав вокруг себя своих голодных и полузамерзших слепых малышей, которые в поисках молока неумело тыкались своими черными влажными носиками во все мягкое. Несмотря на подстеленную шкуру, на полу было все-таки очень холодно. Пришлось зажечь обе газовые горелки.

22 января . Я снова заболел, теперь уже основательно. Когда мы в последний раз бурили лед, у меня очень мерзла спина. Казалось, что леденящий ветер пробирается до самых костей. К тому же я сильно вспотел, а во время передышки меня продуло. Сегодня доктор определил воспаление правого легкого и уложил меня в постель. Ване теперь придется очень трудно: все четыре суточных срока наблюдений надо проводить одному.

Появившаяся недавно на горизонте полоска зари с каждым днем разгорается все сильнее. Полярная ночь скоро кончится.

Саша Дмитриев с трогательной заботливостью ухаживает за щенками. Малыши подросли, растолстели и уже неуклюже бегают по палатке. Они всегда голодны, и поэтому на Майну страшно смотреть: от нее остались кожа да кости. Сколько Саша ни кормит малышей разведенным в теплой воде сгущенным молоком, им все мало. Мерзнут они теперь меньше: на них заметно отросла короткая, но пушистая и густая шерсть.

29 января. Всю ночь ломает лед на южной окраине нашей льдины. Молодой лед наползает на наше поле, образуя свежие гряды торосов. Под их тяжестью по краям льдины обламываются глыбы шириной 5-10 метров.

Кромка льдины неумолимо приближается к лагерю: за 15-20 минут она продвигается на 3-5 метров. Все время слышится грохот, напоминающий шум яростного прибоя у скалистого берега, ощущаются сильные толчки. Кажется, что лед ломается рядом с палатками.

Ночью возобновилось прекратившееся было сжатие льдов и торошение на южной окраине нашего поля. От ударов льдин друг о друга пол в палатке заметно сотрясается. Кажется, что раскачивается даже висящая на шнуре лампочка.

4 февраля. Наконец доктор разрешил мне выходить на улицу, и сегодня я должен приступить к выполнению наблюдений. Ваня устал и заметно похудел за время моей болезни. Надо вставать, но как не хочется, едва оправившись после болезни, вылезать из спального мешка, когда в палатке —20°! Чтобы на несколько минут оттянуть неизбежное, я закурил и задумался. Неужели прошло всего десять месяцев с тех пор, как нас высадили на дрейфующее ледяное поле? Сколько испытаний уже выпало на нашу долю! Промелькнула солнечная холодная весна, прошло относительно теплое и туманное лето, подходит к концу беспросветная, морозная и вьюжная полярная ночь! Какие трудности нам предстоит еще вынести в последние месяцы дрейфа?

Вдруг около палатки под чьими-то унтами заскрипел снег, и в дверь палатки протиснулась закутанная фигура. Это был дежурный по лагерю Коля Миляев.

— Коля, зажги, пожалуйста, газ, — попросил я, заранее радуясь, что мне не придется в одном белье вылезать из мехового мешка на двадцатиградусный мороз. Коля и сам не прочь был погреться, поэтому с удовольствием стянул длинные меховые рукавицы, энергично потер руки и склонился над газовой плитой. Вспыхнул газ, голубое пламя осветило палатку, и вскоре начало разливаться по воздуху блаженное тепло.

Десять минут горит газ, в палатке уже настолько тепло, что можно спокойно одеваться. Надев теплые, на гагачьем пуху, штаны и накинув на плечи меховой полушубок, я стал натягивать противные мерзлые унты. Нахлобучив меховую шапку, взял полевую сумку, маленькую лампочку с аккумулятором, электромостик для измерения температуры льда и, засунув за пазуху револьвер, натянул рукавицы. Вылезаю из палатки. Кругом непроглядный мрак, но сравнительно тепло: сегодня температура поднялась до —18°. При такой погоде проводить наблюдения даже приятно.

К полудню полярная ночь мало-помалу уступила место сумеркам, и можно уже кое-как передвигаться без фонарика. Освещать приходится только циферблаты приборов.

Добравшись до площадки наблюдений, я быстро записал показания приборов, находящихся на улице, а затем полез в рабочую палатку, где стоял тщательно оберегаемый зеркальный гальванометр. Склонившись над низеньким столиком, я пытался сделать отсчет по капризному световому зайчику прибора, как вдруг ощутил резкий толчок и услышал звук, напоминающий выстрел. Световой зайчик моментально исчез, а ноги мои почему-то стали разъезжаться. Взглянув вниз, я оторопел: прямо подо мной зияла, постепенно расширяясь, черная трещина. Ухватившись за что-то, быстро перебрался на одну сторону трещины.

В палатке было полутемно. Один из приборов — психрометр Ассмана — упал в трещину и медленно погружался в темную, со свинцовым отблеском воду. Вслед за ним вместе с обвалившимся снегом соскользнул в воду и тяжелый аккумулятор.

Трещина прошла через середину палатки и предательски разорвала лед у самого ее входа. Хотя я и не провалился в нее, но оказался в ловушке: выйти из палатки было невозможно. Высота отвесных ледяных краев трещины достигала 1,5 метра.

Первой мыслью было спасти гальванометр, который я инстинктивно перенес в безопасный угол палатки. Надо спасаться самому, но как? Выхватив из-за голенища унта нож, я хотел распороть палатку, как вдруг услышал чей-то крик и треск рвущегося брезента. Трещина медленно расходилась и растягивала палатку в разные стороны, пока натянувшийся, как струна, брезент не лопнул. Куски разорванной материи повалились мне на голову. Быстро сбросив их, я увидел, что метрах в сорока от меня, по ту сторону трещины, на снегу в одном белье, босой, прижимая к себе треногу с теодолит том, прыгает Коля Миляев. Из всех палаток выскакивали полуодетые перепуганные люди.