Джузеппе Туччи - Святые и разбойники неизведанного Тибета. Дневник экспедиции в Западный Тибет

Мы уже на пути возвращения: вновь проходим по висячему мосту Толинга, однако вместо того чтобы воспользоваться дорогой, пройденной нами в 1933 году, в направлении Педумбу и Богола, я предлагаю пройти к Гартоку севернее, через Пианг-Дункар [45]и Садзе-ла.

На протяжении двух миль дорога следует по правому берегу Сатледжа и затем углубляется в безводное ущелье, где на каждом шагу мы находим следы древних жилищ. Первое пройденное нами селение называется Дибса, оно находится практически напротив Толинга, на другом берегу реки: чортены, пещеры и развалины храмов. Затем мы поднимаемся в район, обозначенный на картах как Монхил; это название неизвестно нашим проводникам. Следы обширных полей, взбегавших гигантскими террасами по горным склонам, наполовину погребены под осыпями валунов и щебня – не исключено, что мощное наводнение уничтожило это небольшое селение.

Чуть далее мы обнаружили еще один участок, имеющий серьезное значение с археологической точки зрения. Он должен соответствовать Шангси на карте Индийской топографической службы, однако в настоящий момент это место полностью покинуто. Вверх по гребням все еще взбираются руины замка, от небольшого гомпа остались лишь полуразрушенные стены, окруженные со всех сторон чортенами со множеством ца-ца XI–XII веков. Сопровождающие нас люди называют это место Дагтенпа [46] Пишется Dag ten pa – ’Brag ’theng pa. , возможно, по причине окружающих со всех сторон долину скал. Эта дорога совсем мало посещаема, ею следуют только редкие торговцы, идущие из Цапаранга в Гарток через Пианг-Дункар.

Чувствуется, что мы поднимаемся: по мере приближения к хребту Ладакх становится все холоднее. С нами идет уже не более половины яков, одного за другим мы оставляли их, хромающих, покрытых рубцами и истощенных, по дороге. Да и караванщики, идущие с нами от Таклакота, устали и ждут не дождутся возвращения домой. В пустыне, которая привлекает нас своей безмолвной красотой вершин, в развалинах, которые ежедневно открывают нам сокровища древних цивилизаций, они видят лишь печальное однообразие – лишения пути победили людей. По прибытии в Гарток я отпущу их.

В Пианг-Дункаре мы должны задержаться более, чем я думал. Пианг и Дункар – два находящихся совсем рядом селения. Мы остановились в Дункаре, в широкой долине, окруженной со всех сторон высокими отвесными скалами. К северу от нас, на желтоватом гребне, груды покинутых руин, а на вершине три небольших красных гомпа. Монастырь принадлежит школе желтых шапок и зависит от Толинга. Его хранителем является монгольский монах, который, как только увидел рекомендательные письма настоятеля Толинга, распахнул перед нами все двери.

Здесь, как я уже сказал, три храма: первый называется Дуканг – зал религиозных собраний и церемоний, или лучше сказать, являлся таковым, когда не было недостатка в монахах. Сейчас, когда нет уже никого, он пуст – один раз в день хранитель возжигает для обязательного обряда лампаду, бормочет привычные молитвы и затем закрывает врата. Религиозные церемонии здесь больше не проводятся. Всё возрастающая нехватка монахов – одна из важнейших проблем настоятеля Толинга, который никак не может осуществить присмотр за многочисленными вверенными ему монастырями и обеспечить их содержание. Дуканг покрыт фресками XVI века, на них изображены восемь божеств врачевания, окруженные меньшими фигурами учеников.

Второй храм называется Джамканг, то есть храм Майтрейи, в нем находится статуя Майтрейи, занимающая центральную нишу. Вся живопись здесь погибла. Третий храм посвящен Цзонкхапе. Реформатор изображен с двумя своими ближайшими учениками, по бокам группа тантрических божеств – Гухьясамаджа, Палденлхамо и Ямари, затем восемь будд врачевания и высшая пентада.

Пианг располагается на расстоянии примерно 2 километров от Дункара, на горе, практически перегораживающей долину. Похоже, что вместе с Цапарангом он представлял собой самый населенный центр всего царства Гуге.

На крутых склонах находятся уже привычные примитивные жилища и кельи анахоретов, на вершинах все те же руины замков и храмов. В то же время здесь перед нами останки, имеющие большое значение: живопись, манускрипты, скульптура самых разнообразных стилей и эпох, сваленные в кучи в полумраке храма, – сокровища искусства, брошенные в беспорядке немногими оставшимися монахами, словно бесполезная рухлядь. Эти люди никогда не видели европейцев, с неохотой они открывают мне двери своих святынь, вынужденные однако стыдливо склонить головы, когда чудовищный хаос, в котором содержатся эти святыни, заставляет меня выйти из себя. Бесценные произведения искусства, сокровища красоты, я не могу видеть брошенными, как ненужный хлам; я не могу видеть старинную живопись, исполненную с молитвенным благоговением школой мастеров, для которых живописать означало молиться, – разорванной, разодранной, продырявленной; деревянные скульптуры, возможно, привезенные из Индии первыми проповедниками буддизма, – нагроможденными одна на другую с оторванными руками и головами; книги – брошенными в самые темные углы комнат в таком беспорядочном хаосе, из которого практически невозможно извлечь отдельные части и воссоединить их в одно целое. И когда эти монахи, которые уже ничего не понимают и не имеют ни малейшего представления о ценности вверенных их рукам сокровищ, начинают изображать из себя ревностных хранителей, я действительно начинаю их ненавидеть.

Здесь жил народ, который воплощал в жизнь свою веру, творили благородные души, утончавшиеся в аскезе и размышлении, достигавшие восторга мистического преображения; работали мастера, способные создавать произведения, достойные встать в один ряд с наивысшими творениями Востока, им покровительствовали благочестивые владыки, под управлением которых страна процветала и приобщалась к культуре. Сегодня же здесь не только бесследно исчезли всякие следы жизни, не только пустыня надвигается своими песками и безмолвием и поглощает последние творения человека, но разложение свило себе гнездо в душах немногих оставшихся; более того, как это обычно происходит, смерть духа предшествует разрушению материального мира.

Пианг относится к школе сакьяпа. В монастыре нет ни души. Ключи доверены одному мирянину – самой достойной личности в деревушке, насчитывающей всего два-три дома у подножия гомпа. Вокруг широкие орошаемые поля.

Мы поднимаемся к трем храмам, огибая ряды гигантских чортенов и проходя между кучами обломков. Ближайший из них – Дуканг, зал собраний, содержащий многочисленные росписи все тех же божеств врачевания; выше находится Гонканг (mGon khang), названный так по причине находящегося в нем гипсового изображения Гонпо (mGon po), или духа-охранителя секты и деревни. Еще выше находится храм, росписи которого посвящены буддам врачевания. В этих трех храмах намного более, чем росписи, интересны статуи махаянских божеств всех возможных форм, размеров и эпох – из дерева, позолоченной бронзы и гипса, беспорядочно громоздящиеся на алтарях. Преобладают, главным образом, скульптуры, относящиеся к раннему периоду Гуге, среди них затерялось несколько десятков изображений, имеющих совершенно явное индийское происхождение. Некоторые определенно относятся к школе Пала, они были принесены сюда первыми миссионерами, распространявшими слово Будды в Стране Снегов, или же первыми тибетскими паломниками, устремлявшимися в святую землю буддизма со всем пылом неофитов. Благодаря милосердию и благотворительности древних владык Гуге, священные изображения нашли себе здесь пристанище. Ни в каком другом гомпа Западного Тибета я не восхищался таким количеством шедевров искусства, которые могли бы составить заслуженную гордость наших лучших музеев. Почти все эти статуи могут быть датированы не позднее XII–XIII века и имеют бенгальское происхождение. На многих из них сзади имеются санскритские надписи, в чем я лично мог убедиться в нескольких случаях. Та же картина повторяется и в последнем, совсем небольшом храме, угнездившемся на вершине горы. Он называется Цеканг (rtse khang), то есть «храм на вершине горы». В нем также находятся десятки древнейших индийских и тибетских скульптур. На стенах великолепные живописные композиции, которые если и не относятся к самым древним, определенно могут войти в ряд наиболее совершенных и искусных из встреченных мною в Западном Тибете. Здесь доминирует фигура Будды, окруженная шестнадцатью архатами, – они передают из поколения в поколение учение об освобождении, поддерживая живую духовную традицию, в их руках находится факел Закона. Вблизи от врат изображены тантрические божества-охранители, среди которых выделяется Хеваджра – дух-покровитель школы сакьяпа; на других фресках воспроизведены учителя и аскеты, которые восприняли от него эзотерические доктрины и тайные наставления. Всё здесь – триумф света, позолоты и ярких цветов.