Борис Базунов - Три фута под килем

Хочется верить, что тут, на водоразделе, по завершении Волго-Балта будет поставлен другой памятник. И потомки узнают имена истинных создателей нового водного пути. Ведь стройка богата героями. Пусть бронза или мрамор возвеличат подвиг проектировщиков, строителей, бригадиров, ударников коммунистического труда, которых немало встречали мы на своем пути.

За какой-нибудь час проскочили мы весь водораздельный канал. А ведь шли малым ходом. Вот они, масштабы «Мариинки»! Грандиозное сооружение своего времени — Ново-Мариинский канал ныне уж никого не приведет в восторг: заурядная водная трасса. А декоративная краса берегов лишь прикрывает недостатки извилистого и узкого судового хода. Попав в этот каменный коридор, отчетливее представляешь, насколько необходим Волго-Балт с его широкоплечими шлюзами, привольными водохранилищами и многоводными каналами.

Конечно, новая водораздельная трасса будет иной. Но какой? Не так уж много мы знали о ней. Один инженер растолковал суть будущего глубоководного соединения Вытегры с Ковжей примерно так. Старый канал идет плавной дугой. Концы ее связывает линия, прямая, как тетива. Это и есть новая соединительная трасса. Объяснение предельно популярное. Вот если б еще удалось посмотреть на ту «тетиву». Но как ее увидеть, если попали в узкий коридор старого канала, откуда только два пути— вперед или назад. А что если все-таки повернуть назад? Туда, где встретили флотилию землеройных кораблей, где течет шоколадная Вытегра, где ведут строители наступление на водораздельные высоты…

И мы поплыли вспять, достигнув пристани Рубеж — последней (если плыть снизу) на Вытегре. Название пристани и одноименной деревушки на взгорье говорило само за себя: тут, мол, и есть граница нынешнего водораздела.

Приезд в столь примечательное место был отмечен торжественным обедом. Мы дали его в честь экипажа «Горизонта» в местной столовой. Сервировка стола (мы в последнее время больше имели дело с котелками), полный набор блюд (в нашем походном меню чаще присутствовал чай, чем все остальное), счастливая перспектива не мыть после посуду (о, наказанье!) — все это стало для нас настоящим гастрономическим торжеством.

За обедом подсел к нам парень в старенькой гимнастерке. Сосед по столику — шофер. Расспросили его, как добраться туда, где водораздельную трассу ведут. Узнали, что катером не пройти, пешком тоже, а на машине подъехать можно. Автодорога тянется вдоль будущего канала.

— Я как раз этой дорогой в Анненский Мост еду. Могу подбросить, — предложил новый знакомый, назвавшийся Виктором Плахиным.

Выходит, опять «Горизонту» ждать нашего возвращения из сухопутной экспедиции.

Да, мы едем. Так мы сказали Виктору и заняли два предложенных места в кабине его ЗИЛ-150.

Через полчаса пути мы убедились в том, что Виктор не только большой мастер водить автомобиль, но и отменный рассказчик. По разбитой дороге он вел тяжелую машину довольно искусно. А на наше предположение, что здешнюю дорогу, видно, сам черт мостил, парень почему-то обиделся.

— Зря вы так. Дорога старая и заслугу большую имеет. Про нее мне один старик — из местных — рассказывал. В давние-давние времена тут Архангельский тракт тянулся. До самого Петербурга. Богатые обозы с беломорским товаром купцы гоняли. И славился тракт еще разбойниками. Не давали они покоя купчишкам. Самым страшным для торговцев были Собачьи пролазы — место такое в глухом лесу, где дорога петляла по дну оврага. Вот с вершин и падали, как соколы, вольные люди на обоз. Войско в Собачьи пролазы посылали. Прокляли то место купцы — не могли управиться со смелыми разбойниками. Потом гоняли по тракту ссыльных. Только в одну сторону — на север. Как гражданская война полыхнула, пошли тут отряды красногвардейцев интервентов бить. А в сорок первом по тракту двинулись машины и танки на Ленинградский и Карельский фронты… Вот какая дорога наша знаменитая.

Конечно, мы были достойны упрека. Во-первых, неуважение к дороге — подруге здешних шоферов — проявили. Во-вторых, следовало бы путешественникам хоть что-нибудь знать из ее любопытной биографии. Но Виктор быстро простил нам грех и великодушно продолжал знакомить со встречными достопримечательностями.

— Тут чуть не каждую неделю изменения на дороге, — рассказывал Виктор. Вот глядите: свежей постройки мост. Под мостком трубы проложены совсем недавно. Значит, пришел на канал еще один землесос. А трубы — это хвост его пульпопровода. Обрывается хвост где-нибудь в овраге или озерце… Ну, а вот это уже непорядок: столбы электролинии накренились. Упадут — авария будет, машины и люди без тока останутся. Скажу об этом прорабу.

Наша машина то штурмовала крутые откосы, то легко катила по равнине. Порой дремучий лес брал в объятия дорогу. А в иных местах с вершины холма открывались зеленые дали с серебряными блестками озер. Но где ж идет трасса водораздельного канала? Только тогда, когда проезжали мимо деревушек, по скоплению техники и людей угадывали: должно быть, тут где-то ведут канал. А строительных кораблей не видать. Где же они?

— Как бы побывать на земснаряде? — спросили мы Виктора.

— На земснаряде? Можно. Километра через три будет Грязный Омут. Так там стоит триста одиннадцатый. На нем мой земляк работает. Командиром. Кондрат Дробь — знаменитый земснарядчик…

Накатанная колея, попетляв среди леса, скоро вывела машину на открытое место. Сквозь запыленное ветровое стекло глянуло солнце. Тут и притормозил Виктор.

— Приехали, — воскликнул он, первым выскочил из машины, давая нам знать рукой, чтоб мы поторопились за ним.

Через несколько минут мы стояли в немом удивлении. Впереди лежала долина, вдоль которой тянулась канава. Но об этой канаве за ее размеры следовало бы писать с большой буквы! Даже с обрыва, на котором стояли мы, искусственный ров казался гигантским. Ширину его можно измерить только километрами. А правое плечо ровной чудовищной траншеи скрывалось вдали, где сходился лес.

— Вот тут и ведут водораздельный канал, — заметил Виктор.

Очевидно, слово «ведут» относилось к двум землеройным машинам, что стояли на дне рва в километре друг от друга. Впереди них гидромонитор шумно сокрушал земляную стену. Даже издали он выглядел весьма грозно. Единственный ствол водяной пушки крушил, размывал грунт. Водяная струя убойной силы швыряла в стороны обломки бревен, камни, корни деревьев. Парень у пушки, обнаженный до пояса, с искусством комендора стрелял по крупным валунам. Причем метил под глыбу, роя камню «могилу» поглубже, чтобы не вставал потом на пути земснарядов.

Землеройный корабль, стоявший поодаль от водяной пушки, явно проигрывал ей в зрелищности. Своим «хоботом» землесос медленно водил из стороны в сторону. Ни грохота, ни водяного фейерверка не рождала машина, напоминавшая судно, попавшее на мель. Но скрытая мощь угадывалась в его «хоботе» и хвостатом пульпопроводе, по которому пульпа со скоростью курьерского поезда мчалась прочь из искусственного оврага.