Федор Талызин - Под солнцем Мексики

Вампир при однократном сосании может выпить у спящего человека до 50 кубических сантиметров крови. В течение ночи один и тот же вампир может нападать и на животных и на человека. Белокрылого вампира диемус юнги однажды видели среди белого дня нападающим на курицу. Этот вампир обитает главным образом на острове Тринидад, но залетает и в Мексику. Пойманный здесь белокрылый кровосос угрожающе шипел, произнося звук «пет», и выделял при этом зловонный запах. В неволе этот вампир показал свои «музыкальные способности». Он шипел, свистел, кричал и чирикал, как воробей. Самец и самка, помещенные вместе в клетку, привязываются друг к другу, проявляют нежные чувства и сильно волнуются, когда их разлучают. Однажды из клетки была удалена самка. Самец бурно реагировал на это и успокоился только после того, как ему в клетку повесили зеркало. Приняв собственное отражение за самку, самец старательно облизывал поверхность зеркала.

Машина в порядке. Можно двигаться вперед. Мы преодолеваем раскаленную полупустыню и подъезжаем к высоким холмам, покрытым какими-то гигантскими деревьями.

— Саговая пальма изотес, — поясняет Франко, — живет многие сотни лет. Стволы со временем становятся перевитыми наподобие спирали, и тогда даже топором их не разрубишь.

Чем дальше углубляемся в этот своеобразный лес, тем необычней он выглядит. Перистые, торчащие веером листья мелко дрожат от самого легкого дуновения ветерка. Среди них, как шапки гортензий, свисают яркие цветы. Из соцветия потом образуются гроздья плодов саго.

За поворотом появляется деревня. Ее дома построены из глины и соломы. Всюду огромные, как семафоры, саговые пальмы.

Если в лесу саговые пальмы кажутся необычными, то среди жилищ они выглядят еще фантастичнее.

Пейзажи один удивительнее другого. Здесь, словно в гигантском ботаническом саду, одни деревья и цветы сменяются другими. Я то и дело забрасываю вопросами Франко. Он, как опытный экскурсовод, называет мне деревья:

— Сейба, кампешевые деревья. Они перевиты лианами ванили, той самой, что кладут в тесто. Справа граб и липа. А вон то дерево называется дубом.

— Но позвольте, уж эти-то породы я знаю! Дуб растет на моей даче под Москвой, — говорю я. — Вы решили, что я и его вижу впервые?

— Но вот этой пальмы ореодокс у вас наверняка нет!

Мы проезжаем мимо плантации кокосовых деревьев и минуем небольшое ранчо.

Навстречу нам скачут на горячих конях всадники. Ловко соскочив возле конопривязи, они оставляют лошадей и идут в тень дерева. Поодаль отец играет с дочкой… Расставив широко ноги, огромный и загорелый, с заросшей волосами грудью, в сомбреро, лихо сдвинутом на одно ухо, он ловко набрасывает на хохочущую от восторга девочку лассо. Мать, сидя на стуле, вращая ручку кофейницы, не сводит с них ласковых глаз. Такой игры у нас, пожалуй, тоже нигде не увидишь.

Вдоль дороги, огибающей конусовидную гору, поблескивает озерко. В его спокойной воде, как на поверхности зеркала, отражается весь пейзаж.

И здесь всюду кактусы. Но уже иные. Их толстые, торчащие во все стороны, усыпанные иглами стволы выглядят уродливо. Растущие на них фиолетовые цветы подчеркивают это уродство. Мы останавливаем машину и, пока шофер возится с перегретым мотором, подходим к кактусам. Их иглы достигают десяти сантиметров. Всюду царство колючек. Вот как будто обыкновенный мак, но попробуй сорви его, он весь в шипах. Колючки и шипы цепляются за брюки, рукава, больно царапают кожу.

— Может быть, именно здесь, среди этих камней, прячется знаменитое растение пейотл — ангалониум левинии! — обращается ко мне Франко. — Это удивительный кактус. Если хотите, я расскажу вам о нем.

— Очень прошу вас, доктор!

— До 1886 года о пейотле никто не знал. Первым его отыскал и изучил известный европейский исследователь ядовитых растений Л. Левин. Он утверждал, что ни один наркотик мира растительного или животного происхождения не в состоянии влиять на работу головного мозга так, как пейотл. Он возбуждает чувства земных радостей, сознанию человека открывается новый мир ощущений.

Столь необычное влияние пейотла на человека послужило поводом к тому, что древние жители Мексики видели в кактусе больше, чем продукт природы. Они считали его божеством, перевоплотившимся в растение. Поэтому поиски кактуса у них сопровождались выполнением религиозных обрядов, обращением к богам.

Местное население утверждает, что пейотл имеет широкое применение как лечебный препарат при самых различных заболеваниях. Он облегчает любую боль, успокаивает нервы, снимает усталость. При жажде и чувстве голода нет лучшего средства, чем пейотл. Большие дозы пейотла вызывают состояние возбуждения. Но корни кактуса, по мнению индейцев, могут потерять все эти свойства, если их увидит женщина. Поэтому от них пейотл должен храниться в тайне.

Свойствами, близкими к пейотлу, обладает другой, тоже редко встречающийся в Мексике кактус — турбини-карпус полоски. Как и пейотл, он содержит в себе алкалоиды мескалин и лофофорин. Оба эти вещества в чистом виде обладают наркотическим и стрихниноподобным действием.

При сердечных заболеваниях мексиканцы применяют настои из листьев и цветков крупноцветкового кактуса цереус грандифлорус.

После каждых двух-трех часов пути мы, как правило, останавливали машину, чтобы остыл перегревшийся мотор. Всякий раз, не теряя времени, я отправлялся на поиски местных животных. Под лучами солнца все живое прячется под камни, плиты, в щели и норы. Поэтому я отыскиваю довольно крупную слоистую плиту, полагая, что, быть может, под ней прячется какой-нибудь экзотический жук, сколопендра или скорпион. Беру рукой край плиты и опрокидываю в сторону. Последующие события развиваются с молниеносной быстротой. Под камнем сидит крупная игуана. Ослепленная ярким солнцем, ящерица на миг застывает, и это ее губит. Я почти падаю на игуану, хватаю ее обеими руками около головы и у основания хвоста. Но сильная ящерица пытается кусаться, повернув круто назад голову. Хорошо видны два ряда острых зубов. Вдоль спины и хвоста тянется высокий зубчатый гребень, на короткой шее висит снизу большой горловой мешок. Длинный хвост бьет, как хлыст, а ноги, вооруженные цепкими когтями, ранят до крови руки. Еще минута борьбы, и я отбрасываю игуану далеко от себя. Она исчезает среди колючек, мелькнув гребенчатой спиной за дальними камнями.

С трудом переводя дух, вытираю платком кровь — следы борьбы с игуаной.

Для перевозки этой ящерицы, достигающей метра в длину, понадобилась бы клетка или металлический ящик, которых у меня не было. С сожалением думаю о том, что мне не удалось изловить это животное, словно вышедшее живым из мезозойской эры. Ведь у нее на черепе и коже сохранились следы третьего, теменного глаза! Сравнительные анатомы утверждают, что шишковидная железа на основании мозга современного человека происходит из третьего, теменного глаза рептилий.