Александр Усовский - Дойти до перевала

Из дверей ближайшего домика показался снайпер и, рысцой подбежав к капитану, тихо произнёс:

— Мы тут не одни, товарищ капитан. И… — после чего замолчал.

— Что и? Договаривай! — Савушкин внимательно посмотрел на Некрасова.

— Наш тут… в смысле — русский. — И Некрасов виновато развёл руками, как будто в том, что на метеостанции оказался их соотечественник — было его личной виной.

Час от часу не легче… Капитан решительно двинулся к домику, из которого выскочил снайпер. Посмотрим, что это за русский.

На крыльцо, над которым горел слабосильный фонарь, вышел лейтенант в сопровождении пожилого, седовласого и седобородого мужчины лет шестидесяти, одетого в некое подобие форменной тужурки, изрядно обветшавшей, когда-то синей, но теперь больше серо-вылинявшей, с потускневшими, когда-то, очевидно, блестящими медными пуговицами.

— Знакомьтесь, герр гауптман, приват-доцент Энгельгард, Антон Иннокентьевич, единственный служащий этой метеостанции. — Отрекомендовал своего спутника Котёночкин. Тот, угрюмо глядя на капитана исподлобья, добавил:

— Служил в петербургском университете, по кафедре географии. С ноября четырнадцатого — на фронте. Россию покинул в ноябре двадцатого, вместе с генералом Войцеховским. Последнее звание — штабс-капитан.

Савушкин помолчал. Вот только беглого беляка им не хватало до полного комплекта…

— Лейтенант, отойдёмте. — бросил он своему заместителю. И, отойдя вместе с ним на десяток шагов — вполголоса продолжил: — Володя, какого чёрта?

Котёночкин лишь развёл руками.

— Лёш, да я пытался, сразу с ним по-немецки заговорил — так он меня на второй фразе расшифровал. С таким сарказмом мне по-русски и говорит — дескать, давайте уже на родном, я, мол, любительских спектаклей в своей жизни насмотрелся… Ну я и растерялся….

Вот дьявол! Растерялся он… И куда теперь этого приват-доцента, бывшего колчаковского — Войцеховский вроде ж в Сибири, у Колчака воевал? — офицера белой армии, девать? В штаб Духонина, как говорили в гражданскую?

— Ты вообще понимаешь, что мы должны будем с ним теперь сделать?

Лейтенант горячо замахал головой.

— Да зачем? Что он может о нас рассказать? Пять русских на «хорьхе», в чехословацкой военной форме? И что? Может, мы власовцы, да и у Тодта кого только нет… Да к тому же, пока немцы сюда доберутся — мы уже дома будем чаи распивать!

Савушкин тяжело вздохнул.

— Молодой ты, Володя….

Лейтенант насупился.

— Молодой — то бишь, глупый, вы имеете в виду, товарищ капитан?

— Молодой — в смысле мечтатель и оптимист. — Помолчав, капитан продолжил: — Как тебя в разведку взяли — ума не приложу. С твоей-то наивной доверчивостью… — И добавил: — Ладно, посмотрим. Пошли к этому Энгельгарду, а то неудобно получается…

Вдвоём с лейтенантом они подошли к служителю метеостанции. Капитан, одёрнув китель, представился:

— Гауптман Вейдлинг, это мой коллега, обер-лейтенант Вайсмюллер. Мы из организации Тодта. — Смысла использовать немецкий Савушкин не видел, раз уж этот старый эмигрант расшифровал Котёночкина на второй фразе — то чёрт с ним, будем с ним говорить по-русски. В организации Тодта какой только твари не служит….

Метеоролог саркастически улыбнулся:

— Удивительно, немецкие офицеры, свободно говорящие по-русски… Вы не из Москвы часом?

Савушкин как мог более безразлично посмотрел на Энгельгарда.

— И оттуда тоже у нас есть люди. Для нас не принципиальна национальность, для нас главное — чтобы человек готов был служить Великой Германии.

Хозяин метеостанции хмыкнул.

— Как вам угодно. — Помолчав, спросил: — И чем я могу служить…должностным лицам организации Тодта? — В последних словах Энгельгарда Савушкину послышалась явная ирония. Стараясь её не замечать, капитан ответил:

— Мы направляемся в Мишкольц, сбились с пути, нам надо переночевать и выяснить, где мы находимся и куда ехать дальше. Продукты у нас с собой, нам нужен лишь очаг, чтобы их приготовить…. — Савушкин изо всех сил старался выглядеть просто уставшим офицером, который просто выполняет приказ.

Старик кивнул.

— Это можно. В двух домиках есть печи — в лаборатории, она же мой рабочий кабинет, и в во-о-он той хижине. — И Энгельгард показал на домик прямо у дороги. Добавив: — Койки там всего две, но есть несколько запасных матрацев, одеяла, горячая вода и плита. Можно приготовить ужин и умыться. — И, предваряя вопрос Савушкина, пояснил: — Иногда летом сюда поднимаются школьники — в Чехословакии принято водить их в походы в горы, тут не высоко, всего девятьсот пятьдесят метров над уровнем моря… ну а зимой — лыжники. Это для них…

— Благодарю вас, господин Энгельгард. А вы где будете ночевать?

— В кабинете. Я там часто сплю, там у меня телефон и телеграфный аппарат; четыре раза в сутки я передаю все данные со станции — температуру и влажность воздуха, направление и силу ветра, атмосферное давление, облачность. Иногда, в неурочное время, мне звонят из Братиславы — уточнить погоду в горах. До марта тридцать девятого года звонили из Праги….

Савушкин хмыкнул:

— Однако, даже телеграфный аппарат!

— До сентября тридцать восьмого у меня был штатный телеграфист, но его мобилизовали, когда Бенеш решил попугать немцев, а назад он уже не вернулся — пришлось мне самому осваивать телеграфное дело. Невелика наука оказалась… — И старик испытывающе посмотрел на Савушкина.

— Вы не будете возражать, если я побуду с вами? — Чёрт тебя знает, хрыч белогвардейский, что ты там можешь телеграфировать в Братиславу….

Старик ухмыльнулся.

— На такое предложение не принято отказываться, верно? Что ж, почту за честь. Пойдёмте….

Савушкин повернулся к Котёночкину:

— Герр обер-лейтенант, размещайтесь с людьми в указанном герром Энгельгардом домике и через час пусть кто-нибудь принесет мне ужин.

Лейтенант щёлкнул каблуками, пролаял «Яволь!» и повёл «техников организации Тодта» в гостевой домик метеостанции. Савушкин остался наедине со старым метеорологом — который, оглядевшись и убедившись, что вокруг никого нет, промолвил вполголоса:

— Ну а теперь хватит про организацию Тодта. Я знаю, кто вы, и примерно представляю, зачем вы пришли в Словакию….

О том, что любой человек имеет право быть выслушанным и понятым…

Энгельгард разлил чай по кружкам, поставил их на маленький столик, добавил к скудному натюрморту голубую фарфоровую сахарницу с горкой снежно-белого сахара-песка, блюдце с сухариками, розетку с вареньем — и произнёс:

— Прошу к столу, чаи-сахара. Закусим, чем Бог послал, пока ваши солдаты стряпают ужин…

Савушкин, отхлебнув чаю и проглотив сухарик с ложкой варенья — спросил: