Александр Усовский - Кровавый Дунай

Вера Антоновна, накинув лёгкую беличью шубку, подошла к воротам, взяла протянутый адъютантом конверт, позволив щёголю в шинели поцеловать руку, перекинулась с ним парой фраз и упорхнула назад — на улице царствовала промозглая стылая сырость, начисто отвергающая саму мысль о каких бы то ни было пеших прогулках. Да, декабрь в Будапеште — скверное время, ничего не скажешь…

— Ну всё, Алексей, пропуск на баронессу Ясберени и её водителя получен. Извольте одеваться!

Савушкин кивнул и только взялся за ручку входной двери — как к воротам особняка подкатил санитарный грузовичок, на котором месяц назад отсюда был вывезен сержант Костенко. Капитан замер в ожидании — и тут же был вознаграждён: из пятнистого «феномена», ковыляя, выбрался не кто иной, как их старшина! Правда, старательно поддерживаемый с одной стороны доктором Берталаном Шавошем, с другой — бывшим садовником генерала Ясберени, а ныне — гонведом медицинский службы, водителем госпитального фургона Анталом Берегфи — но Костенко шёл на своих ногах!

Савушкин, на мгновение оторопев от увиденного, тут же, придя в себя, бросился к входной двери. То, что старшина стоит на своих двоих, пусть даже и с трудом — было настолько замечательно, что капитан готов был от радости петь. Группа снова вместе! И, несмотря на все беды и напасти — они живы!

Впрочем, доктор Шавош несколько поубавил его пыл. Усадив старшину на диванчик в прихожей и услав водителя — он, строго посмотрев на Савушкина, произнёс:

— Még nincs vége. Katonájának egyelőre gondos odafigyelésre van szüksége. Sétálj, egyél, igyál sokat. Nincs terhelés! Egy hét múlva megnézem… [29] Ещё ничего не закончилось. Ваш солдат пока нуждается в тщательном уходе. Гулять, кушать, много пить. Никаких нагрузок! Через неделю я его посмотрю…

Вышедшая из гостиной Вера Антоновна перевела слова доктора и от себя добавила:

— Алексей, надо спустить вашего коллегу вниз.

Савушкин кивнул и постучал по трубе. Через три минуты на кухне появились Некрасов с Чепрагой — остолбеневшие от неожиданности при виде старшины. Костенко, слабо улыбнувшись, с трудом произнёс:

— Шо замерли? Волоките до кухни. Дэ у вас тут камбуз? Трэба поисты з дороги, у тым госпиталю оно кукурузной кашей кормили… — И, повернувшись к Савушкину, добавил: — Пару дней треба ще полежать, товарищ капитан. А потом буду як огурчик!

Капитан кивнул.

— Побачимо. Ты давай с хлопцами вниз, там у нас свой бункер… Там и поешь. И сразу спать! Я сейчас с хозяйкой всё решу.

Хозяйка в это время негромко общалась с доктором — и, судя по выражению её лица, этот разговор явно был не о соловьях и розах. Савушкин деликатно вышел на кухню, и, решив, что хозяйку не стоит отрывать от беседы с достопочтенным служителем Асклепия — открыв буфет, наложил в миску кусок ветчины в полтора фунта, десяток мочёных перцев, полголовки сыра со слезой, ломоть пшеничного хлеба — и, догнав бойцов, сунул всё это Некрасову, бросив: «Покормите страдальца».

Вернувшись, он застал Веру Антоновну в смятённых чувствах. Хозяйка, волнуясь, взяла Савушкина за руку и произнесла, с почти что мхатовским надрывом:

— Алексей, сегодня должен вернуться мой сын! — И добавила уже обычным голосом, впрочем, довольно встревоженно: — Доктор Шавош сказал, что их дивизию вчера вывели с первой линии обороны и тех, кто остался, отправили в Обуду. Он уверен, что Имре заедет домой…

Савушкин пожал плечами.

— Если надо — мы уедем, тут, недалеко, на Аттила утца, я видел заброшенный дом, мы можем пока там залечь.

Госпожа Ясберени метнула в него взгляд, полный негодования.

— Как вы могли так подумать? — И, уже спокойнее, добавила: — Вы останетесь здесь. Просто первые день-два вам желательно не выходить из убежища…

Савушкин кивнул.

— Само собой.

— И ещё, Лёша. Вашего унтера доктор привёз не просто так. В госпиталь зачастили чины гестапо, допрашивают персонал. Доктор говорит — ищут русских десантников, раненных в бою в парке Хорваткерт. Это значит, что кто-то вас видел, когда вы уходили оттуда…

Капитан пожал плечами.

— Мы добрались до вашего дома мало что не к полуночи, причем шёл дождь со снегом, тьма стояла египетская… Вряд ли нас кто-то видел у ваших ворот.

Хозяйка вздохнула.

— Очень на это надеюсь. Но теперь я в смятении — что делать с нашей поездкой в оперу?

Савушкин в изумлении поначалу даже не нашёлся, что сказать. Какая, к чертям собачьим, опера? Сын с фронта приезжает! Хотя, может быть, у мадьяров это как-то по-другому работает… Капитан развёл руками:

— Вера Антоновна, это уж вам решать. Я, на всякий случай, костюм вашего садовника накину — вы говорили, что именно в нём он возил вас, когда генерал бывал в отъезде?

— Да¸ наденьте, и будьте готовы. Начало в семь, выехать надо в шесть, самое позднее…

Но выехать баронессе в этот день никуда не удалось — в начале шестого, уже в темноте, к дому подъехал дребезжащий, как ведро с болтами, грузовик. Савушкин, по привычке наблюдавший за улицей из маленького окошка кухонной кладовой — увидел синие огни машины, остановившейся у ворот, и внимательно всмотрелся в темноту. Сначала он ничего не увидел, кроме неясных теней — но вскоре над входной дверью зажегся фонарь, скупо осветивший крыльцо и прилегающую часть двора. Капитан узрел венгерского офицера в крайне удручающем виде — радикально отличающегося от давешнего адъютанта. На ногах этого пришельца были какие-то жуткие рваные опорки, перевязанные проволокой, одет он был в грязные и рваные галифе, короткую десантную куртку, истерзанную в клочья; на голове оборванца была серая немецкая кепи, которую рачительный хозяин вряд ли одел бы на огородное пугало — и лишь донельзя истрёпанная портупея с кобурой, носимой на немецкий лад, слева от пряжки, да венгерская кокарда на кепи позволяли думать, что это не бродяга и не военнопленный… Три жёлтые лычки, нашитые на рукаве, и звёзды на петлицах куртки позволяли думать, что этот пришелец — не кто иной, как капитан Ясберени; впрочем, выбежавшая на крыльцо хозяйка дома развеяла все сомнения Савушкина на этот счет.

— Имре, сыночек! Ты приехал!

Офицер остановил мать, пытавшуюся бросится ему на шею, что-то пробормотал и, устало шатаясь, вошёл в дом. Савушкин, держа в поле видимости дверь во двор, куда ему надлежало скрыться при первой возможности — всё же задержался в кладовой, чтобы послушать диалог матери с сыном. Он понимал, что выглядит это не очень прилично, но сын был вернувшимся с фронта венгерским офицером — поэтому капитан наступил на горло правилам приличий. На войне не до этикета…

— Мама, пусть Жужа наберёт горячую ванну. Последние восемь дней я не снимал мундир и сапоги, спал, если удавалось, в этой куртке, завернувшись в брезент орудийного чехла…