Александр Усовский - Кровавый Дунай

— Хорошо, что вы меня дождались.

— Есть новости? — Спросил Котёночкин.

— Есть. И немало. — Помолчав и собравшись с мыслями, Имре продолжил: — От нашего дома до линии фронта на юге и юго-западе — меньше пяти километров. Советы дошли до Варошмайора и окопались южнее и восточнее горы Шашхедь, напротив казарм Карой-Кирай, и у Фаркашретского кладбища. Обстреливают Рожадомб. Это всё вокруг нашего района. На севере Буды тоже всё очень плохо — бои идут за Матьяшхедь и подступы к монастырю Сионской Богоматери.

— Погоди, Имре, — перебил венгра Савушкин, — Мы не шибко ориентируемся в этих ваших хедях и прочих топонимах. Ты мне скажи, на будайской набережной как обстановка?

Имре пожал плечами.

— Никто не думает, что Советы будут форсировать Дунай по льду. Немцев на набережных нет, только патрули первой венгерской танковой дивизии.

— А корабли?

— Дунай замёрз. Ну, не совсем, конечно, но… В общем, вдоль берега суда и баржи в три линии стоят. Какие-то корабли охраняются, какие-то нет. Вы что-то хотите там найти?

— Да. Судно, с которого можно спускать морские мины. Может быть, ты их видел — шарообразные такие, где-то метр с небольшим в диаметре.

Имре отрицательно покачал головой.

— Нет, только до войны, в журнале каком-то, о войне на море. — Помолчав, продолжил: — Завтра я встречаюсь с Лайошем, спрошу об этой вашей зондеркоманде. Он служит сейчас у Дёже Немета, главного квартирмейстера первого корпуса. Думаю, он знает, где этих немцев-подрывников искать. Как их подразделение называется, напомните?

— Зондеркоманда «Глатце». Командует обер-лейтенант Тегетхофф.

Имре кивнул.

— Это я помню.

Савушкин чувствовал, что венгр чем-то тяготиться — но не готов об этом говорить с ним, советским офицером. Что ж, попробуем навести мосты…

— Имре, что тебя тревожит?

Венгр печально усмехнулся.

— Вы считаете, что у меня мало поводов для тревоги? Будапешт окружён Советами, моя мать вынуждена бросить свой дом и бежать под защиту шведского посольства, отец — неизвестно где, может быть, уже расстрелян большевиками, сам я болтаюсь между небом и землёй…

— Но всё же?

Венгр помолчал, налил себе палинки, фигурная бутылка с которой стояла на столике в окружении бокалов, сделал глоток — и ответил:

— Мой батальон решил уйти к русским.

Ого! Вот это новость! Савушкин спросил настороженно:

— А ты?

— Сегодня с пештской стороны приходил мой ординарец, унтер-офицер Тот Пал. По мосту Сечени пока ещё можно пройти… Он рассказал о решении общего собрания батальона и предложил присоединится к ним. Сейчас в батальоне сто пятьдесят семь человек — вернулись раненые и подтянулись отставшие. У ребят на руках обращение полковника Хатшеги, бывшего начальника штаба седьмого армейского корпуса. Он перешел на русскую сторону ещё в ноябре, в Сегеде. Кроме того, русские постоянно засылают в расположение венгерских частей военнопленных и перебежчиков — и те агитируют солдат переходить на ту сторону. Обещают питание по советским армейским нормам, медицинскую помощь и пребывание в лагере на территории Венгрии. Сохранение наград и формы. Офицерам — холодное оружие и ординарцев. Многие офицеры пошли на это… Командир десятой дивизии полковник Шандор Андраш, начальник разведки его дивизии, начальник штаба шестого корпуса Шимонфи Эрнё… Мой ординарец говорит, что сейчас в Пеште по подвалам сидит несколько сотен венгерских офицеров — ждут русских… А солдат — вообще многие тысячи. Переодеваются в гражданское и исчезают в общей массе штатских. Которые все ждут русских… — Грустно усмехнувшись, Имре добавил: — Сейчас гражданский костюм — при зарплате в две тысячи пенгё — стоит шесть-семь тысяч, и три тысячи — пара гражданских туфель. Армейские ботинки и шинели больше не в цене…

Савушкин вздохнул.

— Тут я тебе не советчик. Тебе решать.

Имре кивнул.

— Мне. Рано или поздно, но решать придется.

— Только бы не было слишком поздно… — промолвил Савушкин.

Имре смолчал в ответ, допил палинку и произнёс:

— Утром у нас много дел. Вам лучше уйти затемно, через заросли акаций. Наши соседи в последнее время слишком любопытны…

В начале седьмого Савушкин и трое его разведчиков — Чепрагу, как обычно, решено было оставить на хозяйстве, потому что, случись что, его заменить было бы просто некем — продравшись через колючие кусты, двинулись к проспекту Кристины — то и дело замирая при малейшем движении в пределах видимости. Впрочем, вскоре Савушкин понял, что опасаться им, в сущности, нечего — по кустам у домов шастали либо мародёры, либо дезертиры, к тому же периодически налетающие снежные заряды вообще снижали видимость до расстояния протянутой руки.

С юга и юго-запада погромыхивало, но достаточно вяло — наша артиллерия очевидно «отрабатывала номер», ведя так называемый «беспокоящий огонь», который на самом деле никого, кроме штатских, не беспокоил. Немцы и венгры не отвечали — похоже, у гарнизона «крепости Будапешт» подходили к концу боеприпасы. С востока, из-за Дуная, канонада была куда более активной — причём по всем направлениям; бои в Пеште явно разгорались всерьез.

— Товарищ капитан, всё, посадки кончились. Впереди — сплошь застройка… — прошептал Котёночкин.

— Бачу. Примем левее, будем этот район обходить. — Савушкин до рези в глазах вглядывался в еле видимые в предрассветной тьме строения, но решительно не находил возможности незаметного прохода меж ними — везде, насколько хватало глаз, громоздились военные грузовики, пушки, танки и прочее военное железо; очевидно, что вся прислуга этого зловещего металлолома ночует поблизости и наверняка вокруг всего этого паноптикума выставлены часовые. Не пройти, чёрт бы их побрал…

На перекрестке улиц Аттилы и Мико им повстречался странный человек с мешком на плече — весь белый, как будто обсыпанный мукой. Поравнявшись с ним, Савушкин понял, что так оно и есть — тяжело пыхтящий человек был с ног до головы в муке — впрочем, очень скоро всё разъяснилось: в продуктовый склад, примыкавший к четырёхэтажному дому на углу Мико и Логоди, ночью попала бомба, и всё вокруг на расстоянии в полсотни метров было покрыто толстым слоем белой пшеничной муки, укрывшей и грязно-серую наледь мостовых, и почерневшие от близких пожаров стены домов, и скукоженные ветви акаций и лип. У разорённого склада суетилось десятка полтора штатских и несколько венгерских солдат, с риском оказаться погребёнными грозящими вот-вот обрушиться остатками кровли, вытаскивающими на свет божий мешки с мукой и коробки с консервами. Судя по тому, что венгерские гонведы мародёрствовали наравне с гражданскими — склад был немецким, хотя в данной ситуации утверждать это однозначно было бы легкомысленным. Это были продукты, они временно оказались бесхозными — и каждый, кто мог дотянутся до них, считал своим долгом это сделать. Нормально для осаждённого города…