Александр Усовский - Кровавый Дунай

Комбат мотоциклистов, прибывших к началу атаки — обернувшись к Савушкину, тревожно произнёс:

— Наши отходят… Если не удержат перекресток — мы окажемся отрезанными…

— Ни шагу с позиций! — резко бросил Савушкин. И добавил: — Поставьте два пулемёта на трамвайной остановке, под вагонами. Они должны фланкировать прорыв, если он случится.

— Сейчас сделаем! — и старший лейтенант Янушкевич бросился к своим мотоциклистам.

К Савушкину подошёл лейтенант.

— Лёша, Некрасов говорит — под люками движение.

— Много?

— Много. Идут колонной в сторону Будакеси.

— Как только начнут выбираться наружу — огонь!

По проспекту со стороны площади Варошмайор по брусчатке мостовой заскрежетали гусеницы — из-за поворота показалась пара танков, идущих уступом, причем тот, что шёл по правой стороне проспекта — развернул башню налево, а тот, что шёл левее — искал цели по правой стороне. Савушкин только успел подумать, что такая тактика танков для городских условий оптимальна — как бронированные машины открыли огонь. Два резких выстрела практически слились в один — и тут же зарокотали спаренные пулемёты.

— Володя, куда они бьют?

— Немцы прорвались на улицу Ретек! Танки не дают им выйти на улицу Каплар, хотят огнём запереть. Но вряд ли получится. Там колонна тысяч в пять штыков…

Савушкин всмотрелся в ночь, ежесекундно разрываемую огнями осветительных ракет — и понял, что лейтенант прав: по улице Ретек тёк густой поток прорывающихся немцев, казалось, не обращавших внимания на танки, ведущие по ним огонь. Пулемётные очереди и танковые снаряды вырывали из штурмовой колонны десятки человек зараз — но те, кто уцелел, переступали через павших и двигались вперёд. Казалось, ничто не остановит эту людскую лавину — но так только казалось. Из-за поворота показалась ещё одна пара Т-34 — которые, выпустив в колонну по снаряду, тут же, набрав ход, врезались в людскую стену.

Савушкин закрыл глаза. Он много чего успел увидеть в своей жизни, но зрелище человеческих тел, разрываемых стальными гусеницами, даже у него вызвало ужас. Колонна, насчитывавшая несколько тысяч человек, полностью заняла улицу, и у тех, кто шёл в задних рядах — не было никакой возможности покинуть строй, укрывшись в проулках — дома на улице стояли сплошной стеной.

Внезапно один из танков, словно споткнувшись, остановился — из моторного отсека полыхнули языки пламени. «Подбит!» — подумал Савушкин.

— Панцерфауст. — Произнёс Котёночкин.

— Вижу. — Вполголоса бросил капитан.

Через минуту подбитый танк полыхал вовсю. Его товарищ, развернувшись на месте и превращая убитых в кровавое месиво — быстро набирая скорость, направился к площади Селля. Непонятно, что планировали танкисты, но их отступление прибавило ярости атакующим — их колонна, вырвавшись на проспект, двинулась к площади Варошмайор.

К Савушкину подбежал старший лейтенант Янушкевич.

— Товарищ капитан, мы отрезаны и от полка, и от венгерской роты. Немцы захватили три дома за трамвайной линией. Колечко…

Савушкин пожал плечами.

— Колечко. И что? Ты в первый раз в окружении, старлей?

Янушкевич хмыкнул.

— Я два года партизанил. Там всегда в окружении…

— Ну вот! У нас пятьдесят штыков, пять пулемётов, твои вон даже пару миномётов притащить умудрились… Позиция у нас, конечно, не ахти, но стойкость крепости определяется не толщиной стен, а духом её защитников… Так я говорю?

— Всё верно, товарищ капитан.

— Ну вот и всё, не бзди, прорвёмся!

Севернее прорванной позиции, на слух — за парком Варошмайор — поднялся вал ружейно-пулемётной стрельбы.

— А вот и наши… А ты боялся. «Максимку» от эм-гэ тридцать четыре на слух отличаешь?

Янушкевич молча кивнул. Савушкин, улыбнувшись, добавил:

— Не прорваться немцам. Не Корсунь. Тогда у них возможность манёвра была, и патроны оставались. У этих ни того, ни другого нет.

Тут к офицерам подбежал Некрасов.

— Товарищ капитан, кажись, два люка пытаются сдвинуть.

Савушкин, оглядев позиции мотоциклистов, замерших в десяти-пятнадцати метрах от коллектора — скомандовал:

— Будут белые тряпки высовывать — не стрелять! Во всех иных случаях — огонь на уничтожение!

Ружейно-пулемётный ураган на площади Варошмайор, достигнув апогея, потихоньку начал затухать — Савушкин, кивнув на север, спросил лейтенанта:

— Володя, что ты по этому поводу думаешь?

— Прекращают огонь по приказу.

— Так точно. Из чего делаем вывод — прорыв и там не удался.

От коллектора донеслась длинная очередь «дегтярёва». Савушкин покачал головой.

— Мозгов нет. Или белых тряпок…

Снова прогрохотал ручной пулемёт. Савушкин, поморщившись, промолвил:

— Володя, подойди метров на десять, но не рискуя. И объясни этим идиотам в канализации ситуацию…

Котёночкин, осторожно подойдя к груде камней у коллектора, громко прокричал:

— Emelje fel a fehér zászlót! Garantáljuk az életet csak a kapitulációra! [52] Поднимите белый флаг! Мы гарантируем жизнь только тем, кто капитулирует!

Савушкин, осмотрев позицию, кивнул Янушкевичу. Когда тот подошёл — капитан произнёс:

— Вот что, партизан. Вышли-ка связных к венгерским добровольцам — они должны держать два переулка триста метров юго-западнее нашей позиции — и в полк к майору Чемодурову. Судя по стрельбе, они где-то в полукилометре северо-восточнее.

— Есть послать связных. Своим ходом?

— Не, на мотоциклах! Конечно, своим. Не та обстановка — на мотоциклах разъезжать…

К ним подбежал один из мотоциклистов, держащих выходы из коллектора.

— Товарищи командиры, там белая тряпка из люка появилась! Который за разбитым трамваем… Что делать?

— По-венгерски кто-то говорит среди вас? — спросил Савушкин.

— Откуда… Мы из Мордовии призывались.

— Тогда по-мордовски! Пусть выходят по одному, выбросив наверх оружие!

— Есть! — и мотоциклист умчался к своим.

Внезапно от угла переулка, соединявшего улицу Варфок с проспектом Кристины, загрохотал немецкий пулемёт — трассеры защёлкали по стенам домов по улице Ретек, густо прошили брошенные трамвайные вагоны на остановке. Под прикрытием пулемётного огня на площадь вывались несколько десятков немцев, щедро, от живота, поливающих окрестности автоматным огнём. Из-за горящего павильона, подожжённого ещё в начале прорыва, они не видели, что творится на площади — и стреляли, в основном, для самоуспокоения. Савушкин, оценив ситуацию, метнулся к пулемётному расчету, укрывшемуся за поваленной акацией, и, указав наводчику «максима» на переулок — скомандовал:

— Туда всю ленту! И сразу менять огневую!

— Есть! — И пулемётчик, взведя затвор и поправив прицел, нажал на гашетку. «Максим» утробно зарокотал, пламя, вырывающееся из ствола, на мгновение ослепило Савушкина — но он успел заметить, что немцы на площади ринулись назад. Ненадолго их хватило…