Александр Усовский - Кровавый Дунай

К первому «максиму» присоединился второй, звонко заработали ручные пулемёты, застрекотали автоматы мотоциклистов. Неожиданно плотный и организованный огонь заставил немцев укрыться за углом переулка — и Савушкин, схватив за рукав второго номера расчета, скомандовал:

— Давай к миномётчикам! Пусть дадут пяток залпов в переулок. Там немцы скопились для атаки!

Через минуту пара батальонных миномётов дружна заухала за спиной Савушкина. Первые мины легли с недолётами, но уже второй залп ушёл в переулок — раздалась пара глухих взрывов, пронзительные крики, какие-то команды — и из-за угла выскочил немец без оружия, отчаянно машущий обеими руками.

— Nicht schießen! Nicht schießen! Wir kapitulieren! [53] Не стреляйте! Не стреляйте! Мы сдаёмся!

— Прекратить огонь! — Закричал Савушкин. Стрельба мгновенно стихла. Немец, не веря случившемуся чуду — рухнул на колени и, подняв руки, прокричал, повернув голову к своим товарищам в переулке:

— Aussteigen! Raus ohne Waffen! Wir kapitulieren! [54] Выходите! Бросайте ваше оружия! Мы капитулируем!

Сначала из-за угла на брусчатку площади были выброшены несколько винтовок и автоматов — и затем вслед за ними появились их бывшие владельцы, с высоко поднятыми вверх руками. Савушкин, велев Янушкевичу принять пленных — быстрым шагом направился к тому выходу из коллектора, над которым десять минут назад появился белый флаг.

Когда он подошёл к люку — из канализации, кряхтя, выбирался пожилой и довольно тучный венгерский офицер, судя по трём звёздочкам на петлицах — полковник. Ещё несколько офицеров, уже выбравшихся наружу, толпились у разбитого кюбельвагена, охраняемые Некрасовым и Чепрагой.

— Витя, помоги старому человеку. — И Савушкин кивнул на полковника, безуспешно пытающегося закинуть ногу на край люка. Снайпер, недовольно нахмурившись, подошёл к грузному офицеру, и, подхватив его под руки, вытащил наружу.

— Андрей, генералы есть?

— Нету, товарищ капитан. Но этот вон, — и радист кивнул на невзрачного артиллерийского майора, — говорит, что в коллекторе ещё люди, часть штаба первого корпуса, и генерал Хинди в придачу.

— И чего мы ждём? Некрасов, за мной! — И Савушкин, взяв в руки «парабеллум», решительно двинулся к колодцу.

Некрасов, что-то недовольно пробурчав, первым подскочил к люку и, поставив ногу на верхнюю перекладину лестницы, произнёс:

— Товарищ капитан, я первым пойду. И не спорьте.

Савушкин молча кивнул и спустился в колодец вслед за снайпером. Внизу нестерпимо воняло канализационными стоками — у Савушкина от чудовищного смрада заслезились глаза. Тем не менее, через несколько секунд привыкнув к мраку туннеля, капитан включил карманный фонарик, посветил им вокруг и увидел группу человек в десять — нерешительно стоящую у стены. Савушкин, демонстративно засунув «парабеллум» в кобуру — произнёс:

— Генерал Хинди здесь?

Ответа не последовало. Савушкин подошёл поближе к людям в туннеле и, к своему изумлению, кроме венгерских офицеров увидел в группе женщину лет сорока, в длинной юбке и беличьей шубке, правда, основательно испачканных фекальными водами. Рядом с женщиной стоял пожилой мужчина в «пантерке» без знаков различия — и Савушкин каким-то шестым чувством понял, что этот старик и есть генерал Хинди.

— Генерал, прошу вас наверх, — обратился он к нему.

Пожилой человек молча кивнул, взял под руку женщину и направился к лестнице. Савушкин, осмотрев остальных, удовлетворённо вздохнул — кроме Хинди, в группе был ещё один генерал, два подполковника и три капитана. Что ж, не зря мы тут устроили засаду…

Тут одна шальная мысль посетила его голову. Савушкин, игнорируя старших офицеров, подошёл к капитанам и скомандовал:

— Капитан Мёзё Лайош есть? Поди-ка сюда, дружок!

Высокий офицер в когда-то щегольской, а ныне дочерна испачканной, вымокшей в канализационных стоках и мерзко воняющей шинели, вышел вперёд. Савушкин, осмотрев его с ног до головы, произнёс как можно более иронично — нисколько не беспокоясь, поймут ли его:

— Ну здравствуй, дружок. Ну что, помогли тебе твои немцы? Гестапо помогло? Где танковый корпус СС, который вы ждали со дня на день? Где то вундерваффе, о котором вам немцы уши прожужжали? Где деблокирующие дивизии? Не знаешь? А я тебе скажу — лежат в земле у Дорога, у Эстергома, у Секешфехервара, у Бичке. Не дошли они до Будапешта. И не дойдут уже никогда! Будапешт — наш, и наверху ты в этом убедишься сполна!

Офицер, не понимая, что ему говорит этот русский капитан — смотрел на него с ужасом. Савушкин улыбнулся.

— Не дрейфь, Лаци, никто тебя не расстреляет, хотя, конечно, следовало бы. Но тебе повезло. Подымайся наверх. Там тебя ждёт наш Будапешт! И один человек, который очень хочет увидеться с тобой — есть у него к тебе пара трудных вопросов, на которые тебе, хочешь — не хочешь, а придётся дать ответ…

— Написал? — в комнату к Савушкину заглянул подполковник Трегубов.

— Товарищ подполковник, шутите? Если завтра к вечеру управлюсь — то уже хорошо… — Савушкин с досадой посмотрел на кучу исписанных листов.

Трегубов кивнул, закрыл за собой дверь и, присев напротив Савушкина, вполголоса произнёс:

— Это не просто рапорт; я хочу, чтобы ты это понял. Твои тоже сидят, потеют. Старшина твой пробовал свинтить, незнанием русского языка пытаясь отбояриться — так я ему предложил писать по-украински. Махом сник… Сидит, пишет. — Помолчав, Трегубов добавил серьезно: — Ты учти, капитан, твой рапорт будут читать не только друзья. Николаев, пока вы в Буде геройствовали — десяток доносов на тебя и твоих ребят накатал. Так что не удивляйся, если вас на пару недель отправят в Киев или даже в Москву — я от этого деятеля всего ожидаю…

Савушкин кивнул.

— Понимаю. Поэтому и вношу всех, кто, в случае чего, показания в нашу пользу сможет дать.

— Вот-вот. Пиши подробно — кто, когда, по какому случаю… Если даже свидетель погиб — всё равно в свой синодик его занеси. Не помешает.

— А в городе сейчас как?

Трегубов вздохнул.

— Сложно. Сейчас главная задача — трупы собрать и закопать и оружие, что по улицам грудами валяется — прибрать. На том пятачке, где немцы прорваться пытались — более двадцати тысяч убитых к утру двенадцатого февраля лежало. Да раненых по канавам да подъездам тысяч десять хоронилось… Трупы немцев прямо в противотанковый ров свозили, на Хидегкути. Не до установления личности было, сам понимаешь. И кто там сейчас в том рву лежит — одному Богу известно… Санитарное управление фронта в полном отчаянии — антисанитария страшная, ни водопровод, ни канализация не работает, а в городе, почитай что, восемьсот тысяч жителей… С продуктами беда — но тут вроде новое правительство, дебреценское, начало суетиться.