Александр Усовский - Парашюты над Вислой

Ладно, смех смехом, а надо заставить себя заснуть. Чтобы ночью не пропустить ничего важного! Овец посчитать, что ли?

Тут в дверь горницы вошла хозяйка — неслышной тенью скользнув по комнате, без слов юркнула под одеяло, и тут же Савушкин на своём теле почувствовал её горячие руки. Капитан не успел ничего сказать — как губы Ганнуси жарко опалили огнем его уста. Последнее, что успел подумать Савушкин перед тем, как его накрыл пароксизм желания, и его голова бешено закружилась от вожделения — было: ничего себе тихая и мирная мать двоих детей…

Когда окончательно стемнело — они с Некрасовым вышли на улицу, аккуратно прикрыв за собой калитку. Они немцы, комендантский час на них не распространяется — но береженого, как говорится, известно кто бережёт… Некрасов беззвучно зашагал к шоссе, Савушкин, хоронясь среди придорожных кустов — к полотну железной дороги. Здесь, в отличие от Белоруссии, вдоль путей лесопосадки не вырубались, и можно было устроится в зарослях черемухи в десятке метров от станции, ничем себя не выдавая. Глубокий тыл, тут даже комендантские патрули на мотоциклах катаются, не утруждая себя пешим дозором…

Время тянулось мучительно медленно. В час ночи прошёл санитарный поезд на Лодзь, через полчаса под водокачку подкатил маневровый паровоз из Блоне (Савушкин услышал, как переговариваются машинисты). К двум часам движение на станции окончательно затихло — как будто и нет никакой войны… Савушкин незаметно для себя уже начал было дремать — как вдруг какой-то невнятный шум вернул его в действительность.

Станция оживилась. Железнодорожники в своих чёрных тужурках, почти не видимые обычно, забегали в тусклом свете зеленых ночных фонарей, к стрелкам на выходе со станции беглой рысью затрусили две тени, на перроне спешно составляли в козлы деревянные щиты, предназначенные днем маскировать запасные пути… Ого! Дремоту у Савушкина как рукой сняло…

Вскоре к перрону, пыхтя и пуская клубы пара, подполз эшелон. Десяток товарных теплушек, три пульмановских вагона, две дюжины платформ… Твою ж мать! На платформах густо скучились броневики, грузовые и легковые машины, бронетранспортеры, мотоциклы, счетверенные зенитные малокалиберные пушки, лёгкие тягачи… Судя по технике — моторизованные части, скорее всего — разведка. Разведбат танковой или моторизованной дивизии… Судя по количеству товарных вагонов — да, батальон. Савушкин пересчитал технику — так и есть.

По затылку капитана пробежал холодок, одновременно в горле образовался ком. Вот оно что, ребята… Не зря немцы сиднем сидят в Варшаве! Танковая дивизия на окраине Кампиносской пущи, только что пополненная новенькими танками и прочим военным железом, разведбат какой-то танковой или моторизованной дивизии, прибывающий с запада… Танки — не для обороны. Танки — для наступления!

Савушкин внимательно, до рези в глазах, всматривался в прибывший эшелон. Прежде всего, его интересовали эмблемы на технике — но их было чертовски трудно разглядеть в зыбком свете зеленоватых ночных фонарей. Но тут ему повезло — железнодорожник, осматривающий колёса платформ и периодически ударяющий их своим молотком на длинной ручке — случайно подняв свой фонарь, осветил борт стоящего прямо на платформе бронетранспортёра. Ястреб, несущий ромб! «Герман Геринг»! Так сказать, товарищи по оружию, танковая дивизия люфтваффе!

Отлично! Любовь немцев ко всякого рода геральдическим штучкам сыграла с ними злую шутку…

Но эшелон с разведывательным батальоном был не один. Как только он покинул станцию — тут же на его место прибыл состав из грузовых вагонов, судя по отсутствию людей — с амуницией или боеприпасами. Через час — ещё один эшелон, на этот раз почти целиком состоящий из платформ с грузовиками и несколькими товарными вагонами с прислугой. Эти стояли долго, больше часа — с двух платформ в голове поезда сгружали какую-то рухлядь, судя по всему — поврежденные в пути машины. Что ж, партизаны есть не только в Белоруссии…

Когда на востоке забрезжил рассвет — Савушкин незаметно покинул место наблюдения и кустами отправился к дому пани Ганнуси. Семь составов с войсками, амуницией и снаряжением. А главное — платформы! Как ни укутывай танки и броневики брезентом — всё равно ясно, что под ним. Да немцы особо и не укутывали, пушки стояли вообще открыто, и везде, куда только доставал взор — ястреб с ромбом в когтях. Из чего следует очевидный факт: под Варшаву перебрасывается танковая дивизия люфтваффе «Герман Геринг»! Понятно, что дивизия — это не семь эшелонов, и даже не семнадцать, переброска дивизии — дело не одного дня и даже не одной недели — но это уже детали. Важно, что немцы начали переброску под Варшаву танковых частей. Эту новость мы сегодня же донесём до командования…

Но выехать к месту временной дислокации им не удалось — у ворот дома пани Ганнуси его встретило полдюжины чинов польской вспомогательной полиции, уже успевших задержать Некрасова, стоявшего связанным среди своих пленителей.…

В которой главный герой убеждается в том, что доверительный разговор иногда бывает полезнее допроса с пристрастием…

Твою ж мать…

Савушкин лихорадочно соображал. Пан Заремба сказал, что польская вспомогательная полиция не имеет права даже мечтать о том, чтобы задерживать или, того круче, применять силу к германским военным. С другой стороны — сидящий ночью в кустах немецкий солдат по определению подозрителен… Чёрт! Надо ж так вляпаться…

Холодным высокомерным тоном, так, чтобы ни у одного из полициантов не возникло даже тени сомнений в его праве вершить суд на этой земле — Савушкин произнёс, обращаясь поверх голов:

— Was ist los? [63] В чём дело?

Пожилой польский полицейский, с седыми усами а-ля Пилсудский, выйдя на шаг вперёд и откашлявшись, ответил:

— Ten mężczyzna jest zatrzymany w krzakach przy autostradzie. Obserwowałem ruch uliczny… [64] Этот человек задержан в кустах у шоссе. Наблюдал за движением транспорта. — помолчав пару секунд, старый полицейский добавил, уже по-немецки: — Und er spricht kein Deutsch… [65] И он не говорит по-немецки…

Внутри Савушкина всё похолодело. Старый полицай прав, ефрейтор Йоганн Шульц, не говорящий по-немецки — это как-то уж очень скверно пахнет… А полицай, похоже, познаньчик… Учился в немецкой школе? — по возрасту как раз. Отличное верхненемецкое произношение. Не удивлюсь, если для него немецкий вообще родной, до четырнадцатого года Познань довольно бодро германизировалась… Чёрт!

— Alles ist richtig. Unteroffizier Johann Schulz stammt aus Memel, einem Waisenkind, das in einer litauischen Familie aufgewachsen ist. Aber er ist ein Deutscher, ein Bürger des Reiches und ein Mitglied der Luftwaffe. — И сухо бросил: — Binde ihn los! [66] Всё верно. Унтер-офицер Йоганн Шульц родом из Мемеля, сирота, воспитывался в литовской семье. Но он немец, гражданин Рейха и военнослужащий Люфтваффе. Развяжите его!