Александр Усовский - Парашюты над Вислой

В первые несколько минут гаубичные снаряды обрушили оставшиеся невредимыми после обстрела из шестиствольных минометов перекрытия крыш — которые рухнули внутрь домов; во дворе фонтаны земли, ежесекундно вспухая и опадая, выбрасывали вверх остатки имущества беженцев, фрагменты тел, обломки оружия — в полчаса стапятидесятимиллиметровая гаубичная батарея перепахала двор почище трактора с дюжиной плугов. Пытавшиеся укрыться в домах и подвалах люди по большей части также пали жертвами обстрела — но не от гаубичных снарядов: их раздавило рухнувшими стенами, балками и межэтажными перекрытиями.

Обстрел длился более часа; сначала Савушкин пытался считать разрывы — главным образом, чтобы чем-то занять себя, ввиду полной невозможности хоть как-то повлиять на ситуацию — но на четвертой сотне бросил. Немцы не жалели снарядов — видимо, где-то неподалёку были артиллерийские склады, которые повстанцы отчего-то не озаботились взорвать. Вопиющая безалаберность, что уж тут говорить…

— Товарищ капитан, кажись, всэ… — прошептал ему на ухо Костенко.

Точно, обстрел закончился, а он и не заметил… Эвон оно как…

— Некрасов, что у тебя? — Снайпер дежурил у продуха и контролировал ситуацию на западе.

— Идут. Шмалять?

Савушкин махнул рукой.

— Бесполезно. Сколько их там?

— Человек двести. Только…

— Что «только»?

— Да что-то не похожи они на немцев. Какие-то оборванные все, не по форме, и шатаются… Как пьяные…

Савушкин подошёл к продуху и всмотрелся в идущих цепью немцев. Да, действительно — какие-то непохожие на себя фрицы… Понятно, война скоро на шестой год перевалит, но вот чтобы так… Кителя грязные и рваные, на голове у кого что, включая советские каски… Шайка-лейка какая-то, банда Сени Чалого, а не вермахт.

Из окопов повстанцев раздались несколько винтовочных выстрелов — три немца рухнули, как подкошенные, остальные тут же открыли шквальный огонь, и, пригнувшись, бросились к домам. Из окопов по ним ещё несколько раз выстрелили, короткую очередь выплюнул уцелевший пулемёт — но затем немцы ворвались на позицию и в несколько секунд всё было кончено. Цепь свернулась в колонну, и немцы вошли во двор.

Савушкин переместился к заваленному входу. Вошедшие во двор немцы повели себя крайне странно — вместо того, чтобы занять внешний периметр, они всей толпой принялись потрошить валяющиеся всюду груды барахла, принадлежавшего беженцам. Некоторые принялись обыскивать трупы штатских, а один — Савушкин поначалу не поверил своим глазам, но всё это происходило в пяти-шести метрах от обвалившегося выхода, и глаза его не обманывали — достав из кармана плоскогубцы, начал выдирать у трупов зубные коронки. Савушкина от омерзения перекосило.

— Товарищ капитан, а балакають-то не по-немецки… — Прошептал из-за спины Савушкина старшина.

— Чую. — Так же тихо ответил капитан. Вошедшие во двор немцы не просто говорили не по-немецки — они говорили по-русски… У Савушкина потемнело в глазах.

— Власовцы. А нимцев нэма.

— Бачу.

Из подвала дома напротив власовцы выгнали группу беженцев человек в сорок, с детьми и баулами. Копошившиеся рядом солдаты немедленно подскочили к полякам и принялись рвать у них из рук их сумки и чемоданы. Беженцы вздумали сопротивляться — и тогда вразвалочку подшедший к ним пулеметчик с MG-34 наперевес осклабился, махнул рукой своим, мол, в сторону — после чего, вскинув пулемет, выпустил в толпу беженцев длинную очередь, стреляя до тех пор, пока последние поляки не рухнули на землю. После чего с видом выполненного долга вновь махнул своим товарищам в сторону груды тел — дескать, орудуйте, сопротивляться некому…

— Товарищ капитан, вы бачили?

— Бачив. Всэ бачив, Костенко.

— Та шо ж это… Там жэ ж диты…

Савушкин в ответ лишь промолчал. Это уже не люди… И самое скверное — эта падаль говорит с ними на одном языке. Мерзко…

Оргия мародёров продолжалась недолго — во двор въехал кюбельваген, из которого выпрыгнул поджарный немецкий офицер в чёрном эсэсовском мундире. Савушкин сему обстоятельству немало изумился — эсэсовцы на фронте обычно ходили в общевойсковом «фельдграу» — но, видимо, это был какой-то штабной начальник. Он что-то властно скомандовал ближайшим власовцам, те бросились врассыпную — и через минуту перед немцем вытянулся обрюзгший дядька в некоем подобии офицерского мундира и в унтер-офицерской фуражке — по-видимому, командир этого войска. Немец что-то злобно пролаял, командир власовцев вскинул руку в нацистском приветствии — и немец, брезгливо оглядев окружающее его войско, живо заскочил обратно в машину и хлопнул шофёра по плечу перчаткой. Кюбельваген рыкнул мотором, развернулся и выехал со двора.

С трудом и не сразу, но обрюзгшему дядьке и дюжине унтеров удалось собрать войско — которое с явной неохотой покинуло место недавнего побоища.

Савушкин осмотрел своих.

— Все видели?

Котёночкин ответил побелевшими губами:

— Все.

— Теперь вы знаете, что ждёт этих энтузиастов с пистолетами… Разбираем завал!

Часа полтора у них ушло на то, чтобы освободыть выход — первым наружу вызвался выйти Некрасов. Вышел, осмотрелся, прислушался — а затем, вернувшись назад, коротко бросил:

— В соседнем подъезде люди.

Разведчики по одному, осторожно, выбрались наружу — и так же сторожко, вслушиваясь в доносящиеся из полуразрушенного дома звуки, двинулись к их источнику.

В квартире на первом этаже несколько человек — по первому впечатлению, трое — о чём-то спорили, мешая русские, немецкие и польские слова. Савушкин кивнул Костенко и Некрасову — те, взяв наизготовку пистолеты, вошли в коридор. Выглянувший старшина кивнул остальным — и все вместе они вломились в помещение, откуда доносились голоса.

Посреди комнаты стоял низкий журнальный столик — вокруг которого на кухонных табуретах сидело трое власовцев. На столе царил дикий бардак — стояли открытые бутылки с водкой, вскрытые банки с консервами, лежал грубо порезанный хлеб, громоздились женские украшения, мятые пачки денег, кучки монет, какие-то перчатки, ремни, потрёпанная горжетка из чернобурки… Яростно спорившие доселе власовцы мгновенно замолчали, увидев стоящих в проёме двери немцев с направленным на них оружием. Один из власовцев, по-видимому, старший, испуганно спросил:

— Вас ист лос?

Савушкин, не обращая внимания на вопрос, бросил:

— Кто старший?

Вопрошавший ещё более испуганно ответил:

— Я. Сержант Мамыкин.

Савушкин кивнул Костенко. Тот, вскинув свой «вальтер», дважды выстрелил — напарники сержанта Мамыкина молча повалились на пол, из-под обоих тут же натекли кровавые лужи.

— Значит, так, сержант Мамыкин. Ты чётко и внятно отвечаешь на мои вопросы — и умираешь быстро и без боли. Или попытаешься утаить то, что мне надо знать — и умираешь долго и мучительно, но перед этим всё равно всё мне рассказываешь. Выбирай, у тебя минута.