Александр Усовский - Парашюты над Вислой

Дрожащий от страха сержант, глянув на остывающие трупы обоих своих коллег — трясущимися губами ответил:

— Я всё скаж-ж-жу, вы только… вы только отпустите меня! Я никому… я никому ничего не расскажу!

— Что за части?

— Наши?

— Свои я знаю.

— Шестьсот восьмой охранный полк.

— СС?

— Не-а, вермахта…

— Русский?

— Русский…

— Какие ещё с вами части?

Мамыкин задумался.

— Бригада Каминского точно. Какие-то азербайджанцы… Тоже вермахт. Полк. Ещё вроде какие-то казаки, но я не знаю, что за они.

— А немцы? Немцы хоть какие-то есть?

— Штрафники. Я не знаю, как их часть называется. Но они на Охоте. Вроде…

— Вроде Володи… Ты откуда родом, сержант Мамыкин?

— С Кержача… А что?

— А ничего, я родом с Владимира.

— Земляки! — расплылся в угодливой убылке сержант. И торопливо спросил: — Так отпустите, герр гауптман? Я никому ничего не скажу!

— Какая у вас была задача? — спросил Савушкин.

— Это… Захватить этот опорный пункт. Всё вроде…

— А почему ушли?

— Так тот, в чёрном, что приезжал — велел уйти за железку.

— А вы почему остались? Вы трое?

— Этот, майор Курасов, комбат — приказал остаться. В сторожах. Ежели поляки вернутся — проследить и доложить.

Савушкин кивнул, а затем, расстегнув кобуру, достал свой «парабеллум». Мамыкин, побелев, бухнулся на колени и заверещал:

— Герр гауптман, не убивайте! Мы ж земляки! Мы ж владимирские!

Савушкин передёрнул затвор, и, глядя в глаза своему собеседнику — холодно ответил:

— Нет у тебя больше в России земляков. — И выстрелил ему в голову…

В которой главным героям приходится послужить фюреру и фатерланду — как они ни пытались этого избежать…

Да, всё это довольно странно… Немцы реально в состоянии заблокировать штаб восстания — но, тем не менее, позволяют ему уйти с окружённой Воли на Старувку. В высшей степени странно! Ладно, рано или поздно — но ответы на все сложные вопросы найдутся. Пока надо решать текущие задачи…

— Женя, составил?

— Так точно, товарищ капитан! Шестьсот восьмой охранный полк, азербайджанский полк вермахта, бригада Каминского — на Воле. Бронепоезд проследовал к Гданьскому вокзалу. Дивизион тяжёлых гаубиц в районе улицы Бема. Пока всё…

Савушкин посмотрел на свои часы.

— Нормально, через три минуты будет восемнадцать ноль-ноль, время сеанса. Отправляй!

Рядом дипломатично кашлянул Костенко.

— Чего тебе, старшина?

Сержант кивнул на двери комнаты, где лежали трупы власовцев.

— Може, приберём трохи?

— Что именно?

Старшина пожал плечами.

— Я там бачив ящик, якись консервы… Не помешает.

Савушкин кивнул.

— Не помешает. Забирай. Пусть ребята по ранцам разложат. Остальное… Сам понимаешь.

Костенко замахал руками.

— Ни, ни! Мы ж не мародёры… Нехай лежить.

— Патроны и гранаты тоже прибери. Нам могут пригодится.

Старшина кивнул.

— Само собой…

— И собери ребят через десять минут.

— Есть!

Ну вот и всё, пришло время снова становится военнослужащими Люфтваффе… Недолго им довелось инсургентить! Вот только что делать с рацией? Первый же особо рьяный патруль фельджандармерии — и всё, туши свечи. Американская рация в ранце унтер-офицера Люфтваффе, вкупе с на неделю просроченным предписанием — штука посильнее «Фауста» Гёте, как говорил товарищ Сталин… а без рации их нахождение по эту сторону линии фронта теряет смысл. Дилемма… Придется прибечь к помощи коллективного разума — може, хлопцы чего подскажут…

— Собрав. В кухне ждут. — из-за двери показалась голова Костенко.

Савушкин осмотрел бойцов. Да, ребята подустали, вон, какие круги под глазами… Но это и к лучшему. Не может быть молодецкого вида у группы немцев, пробивающихся к своим через повстанческие районы. Годится…

— Так, хлопцы, пораскиньте мозгами, что нам делать с рацией. Очень уж чревато её к немцам тащить, сами понимаете, могут быть такие вопросы, на которые мы не сможем найти ответы. Со всеми вытекающими…

Разведчики задумались. Наконец, первым отозвался Строганов.

— Точно здесь не оставлять. Мы ж без неё бесполезная команда.

Савушкин кивнул.

— Согласен. Сейчас мы переходим железную дорогу и нас останавливает патруль. Просит открыть ранцы. И?

Некрасов пожал плечами.

— Дык… Не они первые, не они последние. Мёртвых немцев нонче в Варшаве хватает…

— А если они будут не одни? А если их будет человек двадцать? Да, лейтенант, — повернулся Савушкин к своему заместителю, по-ученически поднявшему руку.

— Так это не наше. Мы её нашли. И несём сдавать… — негромко предложил Котёночкин. Савушкин хотел было возразить — но тут же поймал себя на том, что эта идея ему по нраву. Точно! Рация американская, вполне может быть отнятой у повстанцев! Упаковать её в польский же вещмешок или ранец, добавить до кучки документов, пистолетов, прочего антуража — и вуаля! Законный трофей!

— Годится. Только, хлопцы, одной рацией нам не обойтись, надо достоверности добавить. Сейчас обойдёте поле боя, соберёте каких документов, если найдете польские пистолеты — то их обязательно, в общем, всякой амуниции, которая указывает на своё повстанческое происхождение. Задача ясна? Вперёд! И вещмешок какой-нибудь польский — до кучи…

К семи вечера группа была готова к выступлению, но Савушкин медлил отдать приказ выходить — ему решительно не нравилось усиление движения по железной дороге и шоссе с севера на юг. О том, чтобы проскочить незаметно — не было и речи; посему решено было дождаться темноты.

К стоящему у угла дома Савушкину подошёл его заместитель.

— Товарищ капитан, а немцы-то восстание это всерьез не воспринимают… Смотрите, сколько войск уже проследовало мимо, одних эшелонов с техникой за два часа — пять. И колонн грузовиков я уже насчитал три, не считая техники россыпью… Что это значит?

— Это значит, лейтенант, что на юге сейчас происходит что-то важное, куда более важное для немцев, чем эта кровавая оперетка. Сейчас будет сеанс связи с Центром — попробуем узнать, в чём там дело… Позови Женю.

— Есть! — и Котёночкин скрылся в подъезде.

Через минуту появился радист.

— Звали, товарищ капитан?

— Звал. Пока время есть — зашифруй запрос: что происходит в районе южнее Варшавы, и какова наша задача. Ну и по силам немцев в Варшаве тоже доложись…

— Сделаем.

— Отстучишь — и двинемся.

— На Охоту?

— Предписание — туда.

— Хорошо, пойду шифровать. Десять минут осталось…

На юго-западе, в районе Охоты, редкий ружейно-пулемётный огонь перемежался резким хлопаньем ротных миномётов, на востоке, где начиналась Старувка — иногда рвались гаубичные снаряды, но не часто, на северо-востоке, в районе Жолибожа — вообще было тихо. Прав лейтенант, не относятся немцы к этому восстанию всерьез; да и зачем? Железная дорога исправно функционирует, вон, к вечеру эшелоны один за одним покатились. Есть проблемы с проездом к мостам Понятовского и Кербедза — это да, но это не критично, до мостов этих можно добраться в объезд по берегу Вислы, который контролируется немцами. Варшавяне сколько угодно могут вывешивать на улицах захваченных ими внутренних районов города красно-белые флаги и петь гимн на площадях — с военной точки зрения Варшава контролируется немцами. Тогда вопрос — зачем тогда немцам в город стягивать всякую мутную сволочь, целые полки изменников и выродков? И ладно бы просто предателей — так ведь ещё и сущих подонков, откровенных преступников, негодяев, запросто, походя расстреливающих мирных жителей! Эта мразь убивает детей — а немцы на это просто смотрят! Какая-то логика в этом должна быть — просто пока не нащупывается…