Александр Усовский - Парашюты над Вислой

— Sehr schade. Er war ein großartiger Offizier und ein großartiger Freund. [177] Очень жаль. Он был прекрасным офицером и прекрасным товарищем…

Майор молча кивнул и продолжил:

— Südlich von Warschau Ivanen kreuzte zu unserer Seite der Weichsel [178] Южнее Варшавы Иваны переправились на нашу сторону Вислы. . — Немного помолчав, добавил: — Wir müssen sie in den Fluss werfen. Ich werde befehlen, Ihre Gruppe mit Transportmitteln zu versorgen, und in Vilanow verladen die Produkte für das zweite Regiment Grenadier. [179] Мы должны сбросить их в реку. Я распоряжусь предоставить вашей группе транспорт, в Вилануве погрузите продукты для второго гренадерского полка.

— Jawol! — Ответил Савушкин и щёлкнул каблуками. А что делать? У них предписание в полк снабжения дивизии «Герман Геринг», как говорится, вот эта улица, вот этот полк… Ничего не остаётся, как демонстрировать радость от обретения новых однополчан и вообще смысла жизни. Который, как известно, для военнослужащих Люфтваффе заключается в служении фюреру и фатерланду, будь они трижды неладны…

Будущие однополчане живо разошлись по своим машинам, колонна продолжила движение — к группе же Савушкина подъехал видавший виды «блитц». Неспешно покинувший кабину водитель лет пятидесяти, подойдя к Савушкину, небрежно махнул рукой — что должно было означать нацистское приветствие, после «дела Штауфенберга» заменившего обычное доселе отдание чести — и доложил, де ефрейтор Штумпфе по приказу майора Гауке прибыл и готов к погрузке группы гауптмана на борт своего грузовика.

Савушкин облегчённо вздохнул — доехать до места назначения удасться без попутчиков в кузове. В ином случае было бы крайне затруднительно объяснить новым однополчанам, отчего это военнослужащие Люфтваффе с обычными немецкими именами и фамилиями Вильгельм Граббе и Йоганн Шульц, и с онемеченными польскими Штефан Козицки — ни уха, ни рыла не смыслят в ридной мове…

Płynie Wisła, płynie, po polskiej krainie, a dopóki płynie, Polska nie zaginie…

Что ни делается — всё к лучшему… Только этой поговоркой и остаётся утешаться.

— Женя, что там справа?

Сидящий у правого борта радист, наблюдающий за обстановкой через аккуратно прорезанное отверствие в брезенте — доложил:

— Темень. Дома, улицы. Спорадическая стрельба метрах в трехстах-четырехстах на запад и юго-запад. Только что проехали пожар — горело что-то вроде газетного киоска. И… — Строганов запнулся.

— Продолжай! — бросил Савушкин.

— Трупы, товарищ капитан. Гражданские. Кто в чём.

— Много?

— Много. За полчаса где-то десятка четыре. Группами лежат…

Группами — это значит не случайно убитые, группами — это расстрелянные…

— Витя, что слева? — Снайпер, сидевший с левой стороны, обозревал окрестности через пробитую осколком дыру — обзор у него был пошире.

Некрасов тяжело вздохнул.

— То же самое. Редкая стрельба, но не похоже, что бой. Странная какая-то… И тоже убитые. Штатские… И это… дома разграблены. Сейчас переулок проезжали — окна разбиты, шторы оборванные висят, на улице мебель выброшенная… И тела тоже в кучах. Полчаса едем — и полчаса одна картина. Вся Охота расстрелянная лежит…

В кузове повисло тяжёлое молчание.

Савушкин достал свой «парабеллум», проверил магазин, выщелкнув патрон из патронника — оценил плавность хода затвора и лёгкость спуска. Машинка полностью исправна — в отличие от настроения группы… И самое скверное — ничего нельзя сделать! Вчера и сегодня ночью по Охоте прошла волна смерти — оставившая после себя страшный урожай. И они тоже виноваты в этом жутком кошмаре — на них надета та же форма, как и на тех, кто вчера расстреливал варшавян. Всех, без разбора и изъятий… Детей, женщин. Немощных стариков. Инвалидов. Всех… Те, кто это сделал — не люди. Только для расстрелянной Охоты это — не оправдание… Смерь собрала здесь обильную жатву — после этого пиршества бесчеловечности никакие слова уже не нужны. Нужно что-то сделать! Просто для того, чтобы восстановить боеспособность группы. А по большому счету — чтобы остаться людьми, отделив себя от нелюдей…

Савушкин, просунув руку под брезент, постучал по крыше «блитца». Тотчас же грузовик, замедлив ход, свернул в проулок и остановился. Из кабины высунулся водитель и, всматриваясь в ночную тьму, спросил:

— Was ist passiert? [180] Что случилось?

— Wir brauchen die Racławicka-Straße. Kommt bald? [181] Нам необходима улица Рацлавицка. Скоро?

Водитель кивнул вперёд.

— Noch hundert Meter. [182] Ещё сто метров.

— Wir müssen eine Schreibmaschine und Papier abholen. Wir brauchen eine halbe Stunde. [183] Нам надо забрать печатную машинку и бумагу. Нам надо полчаса.

— Gut, ich warte. [184] Хорошо, я подожду.

Савушкин обернулся к своим и промолвил вполголоса:

— У нас есть полчаса. Идём на восток, ищем немцев или… ну вы знаете, кого.

Разведчики дружно вскочили со своих мест и по одному живо выпрыгнули из кузова. Савушкин прислушался — и, решительно кивнув на северо-восток, бросил:

— Туда!

Группа не прошла и ста метров — как прямо по ходу их движения, не далее, чем в полусотне шагов, раздался нестройный винтовочный залп, а затем — ещё один, и через минуту — дробный перестук пистолетных выстрелов.

— Добивают… — сквозь зубы просипел Костенко.

— Вперёд! Живых не оставлять!

Разведчики побежали к месту, где только что стреляли — осторожно, стараясь не стучать и не греметь. Добежав до угла старого трехэтажного дома, они остановились — и почти одновременно приготовили оружие к бою.

— На счет три. Живых не оставлять! — повторил Савушкин и вполголоса произнёс: — Раз, два, три!

Разведчики бесшумно выскочили из-за угла — перед ними открылась жуткая в своей обыденности для этих дней на Охоте картина. В маленьком сквере у монумента какому-то историческому деятелю — самого памятника не было, от него остался лишь бетонный параллелепипед — лежало десятка полтора тел гражданских: женщин в цветастых платьях, детишек, мужчин в пиджаках и блузах. Кровь от груды трупов тоненьким ручейком стекала в придорожную канаву, кровью же был забрызган постамент — Савушкин рассмотрел это во тьме, в основном — благодаря костру, который был кем-то разведён на противоположном углу сквера. И ещё он смог рассмотреть пиршество мародёров — по телам расстрелянных ползало полдюжины солдат, обшаривающих трупы. Савушкин даже не смог сразу определить, к кому они принадлежали, к вермахту или СС — впрочем, значения это больше не имело. Разведчики вскинули оружие и открыли огонь — загрохотали выстрелы, заплескалось пламя из стволов, от автоматов Костенко и Строганова, золотясь в неверном свете вспышек и звеня по мостовой, веером посыпались гильзы. Савушкин успел выстрелить лишь три раза — как всё было кончено.

— Лейтенант, Некрасов — добить!