Александр Усовский - Парашюты над Вислой

К Савушкину подошла пожилая полька.

— Skąd? — коротко спросила, а в глазах — такая тоска и безысходность, что у капитана по спине пробежали мурашки.

— З Чернякува.

Тётка кивнула.

— Czy są już Niemcy?

Савушкин отрицательно покачал головой.

— Еще не.

— Kiedy skończysz?

— Нье вем. Нема пшиказу капитулировачь…

Старуха, вслушавшись в его слова, вдруг встрепенулась.

— Nie jesteś Polakiem!

Савушкин кивнул.

— Армия Червона.

Лица всех, кто услышал его ответ — внезапно оживились. Старуха, схватив его за рукав пантерки — с надеждой в голосе спросила:

— Wziąłeś Pragę? Czy przekroczyłeś Wisłę? Kiedy tu przyjedziesz? [192] Вы взяли Прагу? Вы переправились через Вислу? Когда вы придете?

— Не вем. Мы вывьяд Армии Червоней, з Виланува до Жолибожа йдем.

Мгновенно рука старухи отпустала его рукав, надежда в её глазах сменилась глубоким разочарованием. Махнув рукой, она пробормотала:

— Rosjanie nie przyjdą. Wszyscy tu umrzemy… [193] Русские не придут. Мы все здесь умрём…

Савушкин не знал, что ей на это ответить — и поэтому промолчал. Какой-то старик в пропыленном шевиотовом костюме и сорочке с галстуком, от долгой носки превратившихся в грязные тряпки — вздохнув, спросил капитана:

— Пан офицер, нам уходить далей? Мы и так бегли з Мокотува…

— Не знаю. На Старувке сейчас тоже тяжко…

Старик молча кивнул. Потом, помолчав, произнёс:

— Немцы заняли Охоту и Волю. Бомбят Рынек и банк Польски на Беляньской. Дома на Сангушко, больница Яна Божьего на Бонифратерской разрушены пшез артиллерия. Улица Муранова горит вся. Депо на Сераковской — в огне. У кафедрального собора цалы день идет бой. Так же на Медовой, Пивной и на Подвале. Старувка естем обречёна… Цо нам робичь?

Савушкин вздохнул и молча развёл руками.

Молодая женщина, кормящая младенца из бутылочки — подняв голову, с горечью произнесла, глядя в глаза капитану:

— Dlaczego zacząłeś to powstanie? Zabić nas wszystkich? [194] Зачем вы начали это восстание? Чтобы убить всех нас?

Савушкину от стыда хотелось провалиться сквозь землю — хотя разум подсказывал ему, что в творящейся на их глазах трагедии их вины нет. Разум подсказывал — а сердце всё равно сжималось от горя и отчаяния…

Обернувшись к своим — он коротко бросил:

— Нет времени отдыхать. Идём дальше!

Они поднялись наверх. Тётки у грузового парашюта продолжали потрошить свою добычу — заметно уменьшив его объём. Ну что ж, хоть какая-то польза от союзников, подумал Савушкин. Тут у перекрестка метрах в ста на север раздалась автоматная стрельба — и капитан, рукой приказав своим залечь у лежащей поперёк проулка липы, живо бросился к груде камней у её комля. Отличная позиция, такую нельзя упускать…

В переулок вошло несколько человек — судя по шлемам, немцев. Ага, пятеро. Что ж, всё по-честному, пять на пять — подумал Савушкин. Его бойцы, заняв позицию за стволом липы, затаившись, ждали его команды. Капитан тихо произнёс — так, чтобы услышали только его бойцы:

— Сразу после меня! Костенко, на тебя вся надежда! — Старшина кивнул, аккуратно, старясь не шуметь, раздвинул сошки пулемёта, вставил ленту в приёмник и передернул затвор.

Немцы приближались — они тоже были настороже, внимательно вглядывались в окна, держа свои «шмайсеры» наизготовку. Савушкин про себя усмехнулся — ребятишки, небось, ещё думают, что живы…

Когда до группы немцев осталось пятьдесят метров — капитан, прицелившись в левофлангового автоматчика, выстрелил — и тут же оглушительно зарокотал пулемёт старшины. В мгновение ока немцы повалились на мостовую, ни один из них не успел сделать хотя бы один выстрел. Да, пулемёт — это по-взрослому, подумал Савушкин.

— К улице! — скомандовал он своим и первым, покинув свою. позицию, ломанулся к выходу из проулка. Незачем подставлять штатских, если эти пятеро свежеиспечённых покойников были не одни — надо вывести тех, в подвале, из-под опасности. А для этого перенести рубеж открытия огня как можно дальше от спасительного — пока ещё спасительного! — подземелья…

Разведчики, добежав до конца проулка, притаились за углом последнего дома. Вроде никого… Шум грузовика!

— Приготовится! Костенко, ко мне!

Вдвоём они спрыгнули в ровик, когда-то бывший частью ливневой канализации — остальные разведчики залегли вокруг.

Слева показались фары грузовика, судя по шуму мотора — обычной трехтонки типа их безвременно погибшего «блитца»; фары были прикрыты сверху козырьками — отчего свет от них выхватывал едва ли десяток метров перед машиной. То, что надо, подумал Савшукин.

— Так, Олег, патроны не экономь. Одна большая длинная очередь — так, чтобы там даже никто задуматься не успел. Понял?

— А як же ж!

— Поравняется с телефонной будкой — лупи!

— Зробымо!

Как только немец добрался до указанного Савушкиным ориентира — старшина тут же нажал на спусковой крючок и не снимал пальца с него до тех пор, пока последнее звено ленты, клацнув, не замерло в приёмнике.

— Готово…

«Блитц» горел, но как-то вяло, без огонька — если такое сравнение было уместно. Савушкин окликнул снайпера:

— Витя, пойдем, глянем, кого тут нам чёрт принёс…

Вдвоём они подошли к «опелю». Моторный отсек горел тяжелым чадным пламанем — в его сполохах Савушкин рассмотрел уткнувшегося в рулевую колонку водителя и сидящего рядом унтер-офицера — вместо лица у которого была кровавая маска. Так, эти готовы… Что в кузове?

— Витя, справа. Я слева. — Снайпер кивнул.

Савушкин осторожно, держа «парабеллум» наизготовку, обошел грузовик. Из-под борта на задние скаты капала кровь — значит, в кузове кто-то был. Ладно, посмотрим…

Савушкин повернул к заднему борту — и тут увидел немца, вывалившегося наружу. Тот был целёхонек — во всяком случае, внешне — и внимательно смотрел на Савушкина. Несмотря на темень, капитану вдруг показалось, что черты лица этого немца ему знакомы — и тут раздался голос, не оставляющий никаких сомнений в том, кому он может принадлежать:

— Ernst, mein Junge! Was machst du hier? [195] Эрнст, мой мальчик! А вы что здесь делаете?

В которой главный герой узнаёт много такого, чего ему знать совсем не стоило…

Вот это встреча… Комендант Ожарува Густав Вильгельм фон Тильзе? Только отчего-то в грязном и рваном эсэсовском мундире…

— Gustav, mein Freund, hätte nicht gedacht, dich hier zu treffen! Bist du der SS beigetreten? [196] Густав, дружище, не думал вас тут встретить! Вы вступили в СС? — и Савушкин кивнул на петлицы собеседника.

Фон Тильзе махнул рукой.

— Pass nicht auf. Die Wechselfälle des Krieges… [197] Не обращайте внимания. Превратности войны… — тут его взгляд остановился на красно-белой повязке на рукаве пантерки Савушкина — и фон Тильзе иронично добавил: — Ich verstehe, Sie haben auch die Art der Truppen geändert — und viel radikaler… [198] Я смотрю, вы тоже сменили род войск — и гораздо более радикально…