Александр Усовский - Парашюты над Вислой

Савушкин осмотрел своих бойцов. Так, все на месте, ранцы и оружие — в наличии. Что ж, и то — хлеб…

— Так, хлопцы. Всё, объявляю демобилизацию. Гражданские шмотки у всех сохранились?

Костенко кивнул.

— У всих. Я проверял вчера.

— Переодеваемся. Свитера, пантерки… Ремни и амуницию не бросать! Кителя, фуражки и пилотки оставляем здесь. Нам они больше не понадобяться… И не забываем повязать на рукава бело-красные повязки! Мы теперь варшавские повстанцы. Если будут спрашивать — Армия Людова, командир — майор Рышард, штаб на улице Фрета, шестнадцать. Все запомнили?

Бойцы дружно кивнули.

— Тогда — тронулись!

Но далеко им уйти не удалось — уже за углом следующего дома они обнаружили пулемётную позицию немцев; станковый MG-42, установленный посреди обломков рухнувшей стены, время от времени выпускал по расположенному метрах двухстах к северу скверу короткие, на семь-восемь патронов, очереди. Два номера расчета каждый раз менялись местами, и Савушкин даже решил было, что немцы просто развлекаются — пока не обратил внимание на странные манипуляции расчета. Пока один короткими очередями высаживал в белый свет очередную ленту — незанятый номер набивал следующую, параллельно периодически отвинчивая крышку фляжки и делая из неё несколько глотков, с удовольствием крякая после каждого. «Да они пьяные!» — догадался Савушкин.

— Товарищ капитан, пулемёт. — Прошептал ему на ухо Костенко.

Савушкин кивнул.

— Номеров приходуйте, пулемёт берем с собой. Но без треноги, нам она не нужна. И патронов хотя бы тысячу. И ленты.

— Ясно.

Через минуту Костенко и Некрасов, бесшумно подобравшись сзади к расчету пулемёта, дождались, пока он начнет вести огонь — и двумя выстрелами прекратили представление. Быстро сняв тело пулемёта со станка, они намотали на себя по парочке пустых лент, Костенко взвалил себе на плечо пулемет и прихватил футляр с запасным стволом, Некрасов подхватил ящик с патронами — после чего они живо покинули позицию, оставив на ней двух навечно угомонившихся пьяниц-пулемётчиков. Алкоголь — яд, в очередной раз подумал Савушкин. Тем более — в военное время…

— Эсэсовцы. — Доложил, отдышавшсь, Костенко.

— Хорошо. Тогда выдвигаемся в тот сквер — не зря ж они по нему лупили. Там должны быть повстанцы — нам надо сориентироваться на местности, а то будем тут блукать до второго пришествия… Всё, по коням! Идём через развалины справа. Костенко, теперь ты — пулемётчик. — На это старшина только хмыкнул, но промолчал. Лейтенант же спросил озабоченно:

— А где ленты будем набивать? Сейчас этот машиненгевер — бесполезный пуд железа…

— А в скверике и набьём. Забери, кстати, у Вити патроны. Или где подальше, затишней… Всё, вперед! Некрасов — разведка, остальные за ним!

Впятером они по очереди перебежали улицу, продрались через развалины газовой подстанции, вышли в сквер — и обнаружили цель, по которой били покойные пулемётчики: меж срубленных орудийным огнём деревьев стоял броневик «Панар» со здоровенной дырой в борту. Машина давно уже не подавала признаков жизни — но с двухсот метров вполне себе производила впечатление живой и опасной. То-то эсэсовцы лупили по ней с бешеным азартом…

— Броневик. — кивнул на останки боевой машины Котёночкин, опуская на землю тяжеленный ящик с патронами.

— Вижу, что не танк. Значит, тут были позиции повстанцев. Теперь ещё осторожнее!

Разведчики обошли погибиший «панар», углубились в развалины стоящего у сквера дома — и тут до них донеслась ружейно-пулемётная перестрелка метрах в трехстах на север.

Савушкин вслушался в доносящиеся звуки. Маузеровские карабины и немецкие пулемёты с обеих сторон, перемежаемые стрёкотом автоматов. Не похоже на «шмайсеры», подумал капитан. Темп огня погуще и звук звонче. Но не ППШ…

— Наши вроде восточнее. Будем двигаться туда, постараемся поддержать, если что, огнём.

— Ленты. — Буркнул Костенко, явно недовольный своей новой ролью. Немудрено, даже без треноги MG-42 двенадцать килограмм весит, потаскай такую дуру по развалинам, да ещё и ночью…

— Сколько их у тебя? — спросил Савушкин.

— Четыре. И ящик патронов на тысячу. Аккурат… — ответил старшина.

— Хорошо. Сейчас все дружно набиваем ленты, лейтенант — в дозор.

Вчетвером они довольно быстро оснастили металлические ленты патронами — вперемешку, как Бог на душу положит, перемежая бронебойные с трассерами. Костенко не преминул заметить:

— Не то, что наши, к «максиму», матерчатые. Под дождь попадут — и всё, сворачивай шарманку, в приёмник лента не лезет. Беда…

Савушкин усмехнулся.

— Сейчас ленты или брезентовые, или металлические, как у немцев. Так что не плачь.

— Та я шо, я ж ничего… Готово, товарищ капитан!

— Всё, навьючиваемся лентами и начинаем движение. Лейтенант, что там впереди?

— Вспышки и шум боя. Больше пока ничего не разберу.

Как можно ниже прижимаясь к земле, разведчики перебежали открытое пространство, бывшее когда-то площадью, осторожно, держа оружие наизготовку, обошли вполне благополучно выглядевший трехэтажный особняк, и, оставив место боя слева — двинулись дальше по когда-то, наверное, тенистому переулку — сейчас он был завален срубленными артиллерией липами — прижимаясь к стенам домов.

«Интересно, где жители?» — подумал Савушкин. Никакой эвакуации Варшавы никто не проводил, а это значит — тут должно быть тьма народу. Где они все?

Вскоре он получил ответ на свой вопрос. Перебегая через очередной проулок, они внезапно наткнулись на трёх женщин — лихорадочно потрошащих какой-то здоровенный тюк. Польки, подняв глаза на чужаков и убедившись, что опасности от них можно не ждать — бело-красные повязки на рукавах об этом говорили красноречивее всяких слов — вновь принялись деятельно упаковывать в вещмешки какие-то банки и коробки. Как только мешки были наполнены — из дверей в подвал выскочили трое мальчишек, схватили вещмешки и сиганули с ними обратно.

Савушкин подошёл к дамам.

— Добраноц, пани! — Женщины негромко ответили, не отрываясь от своего занятия ни на секунду. Савушкин продолжил: — А где ест спадохрон?

Одна из маркитанток махнула рукой в сторону подвала:

— W lochu. Bandaże są z niego wycinane. [190] В подвале. Из него бинты режут.

— Потшебуйемы одпочынку. Не бенджемы ци пшезшконджачь?

— Idź. Długi czas i tak tam nie siedzisz… [191] Ступай. Долго всё равно не просидишь…

Савушкин махнул рукой своим, и они спустились в подвал. Лучше бы они этого не делали…

Тяжёлый, спёртый воздух, запахи тления, давно ношеной грязной одежды, камфары, тошнотворные запахи гниющей плоти. Как эти люди всем этим дышат? А людей было много, очень много. Десятки человек, сидящих и лежащих на полу — так плотно, что вряд ли бы нашлось место поставить табурет. Плачущие дети, бредящие раненые, угрюмо смотрящие в одну точку старики. До смерти уставшие, растрёпанные, в грязных лохмотьях женщины. Маленький подвал приютил не менее сотни человек — находящихся в ужасной скученности и антисанитарии.