Павел Брянцев - Литовское государство [От возникновения в XIII веке до союза с Польшей и образования Речи Посполитой и краха под напором России в XIX веке] [litres]

Об отношениях Сигизмунда III и польских панов при нем к Московскому государству мы ограничимся только кратким изложением, так как об этом всем хорошо известно и притом в каждом учебнике по русской истории, в отделе «Смутная эпоха», изложено подробно.

Сын Иоанна Грозного Димитрий лет двенадцать пред этим событием был убит в г. Угличе по приказанию Годунова; вот под его-то собственно именем Отрепьев и явился.

Некоторые историки предполагают, и не без основания, что Григорий Отрепьев назвался Димитрием царевичем по совету польских панов и иезуитов.

Польские паны в это время, вследствие безумной роскоши, находились в страшных долгах.

Второй самозванец явился там, где и первый. Этот самозванец принял имя первого самозванца, причем объявил, что он благодаря друзьям не был убит в Москве и что эти друзья помогли ему невредимым переправиться за границу.

Примечание. Происхождение второго самозванца решительно неизвестно; одни говорят, что это был школьный учитель, а другие – жид. Этого последнего самозванца приготовили, как положительно уверяет большинство историков, польские паны.

После взятия Смоленска Сигизмунд III уехал в Варшаву, куда велел везти за собою Василия Ивановича Шуйского с братьями и митрополитом Филаретом с товарищами. Королю поляки устроили триумф. 29 октября 1611 г. по улицам Варшавы, среди бесчисленного множества любопытных, двигался торжественный поезд: впереди всех ехал гетман Жолкевский; он сидел в открытой, богато убранной коляске, которую везли шесть турецких белых лошадей; его окружали сослуживцы, одетые в блестящие одежды и вооружения. За коляскою Жолкевского везли Шуйского в открытой королевской карете. Бывший царь сидел с своими двумя братьями. На нем был длинный, белый, вышитый золотом кафтан, а на голове высокая шапка из черной лисицы. За ним везли пленного Шеина с смолянами, а потом митрополита Филарета с товарищами. Поезд остановился около королевского замка, где в одной из его зал находился весь сенат, двор, знатнейшие паны Речи Посполитой, а на троне восседал король с королевою, окруженные королевскою фамилиею. Ввели пленных: Василия с братьями поставили пред троном. Жолкевский произнес на латинском языке речь. Указав на Василия, он сказал: «Вот он великий царь московский, наследник царей московских, которые столько времени своим могуществом были страшны и грозны польской короне и ее королям, турецкому императору и всем соседним государствам. Вот брат его Димитрий, предводитель 60-тысячного войска, мужественного, храброго и сильного. Недавно еще они владели царствами, княжествами, областями, множеством подданных, городами, замками, неисчислимыми сокровищами и доходами, но по воле и благословению Господа Бога над вашим величеством, мужеством и доблестью польского войска, ныне стоят они жалкими пленниками, всего лишенными, обнищалые, поверженные к стопам вашего величества и, падая на землю, молят о пощаде и милосердии». При этих словах пленные поклонились, а гетман продолжал: «Ваше величество, я вас умоляю за них, примите их не как пленных, окажите им свое милосердие, помните, что счастие непостоянно и никто из монархов не может себя назвать счастливым, пока не окончит своего земного поприща». По окончании этой речи пленные были допущены к руке короля. Король отпустил Василия милостиво. Василий Иванович Шуйский был помещен с своими братьями в Густынском замке. Бывший царь умер там на следующий год. Над могилою его поставили памятник, с латинскою надписью, восхваляющею великодушие Сигизмунда.

Титул московского царя Владислав стал носить с того времени, как он был избран в русские цари, после свержения Шуйского.

Сейм этот, кроме избрания на польский престол Владислава IV, замечателен еще тем, что на нем едва не произошла борьба диссидентов с католиками. Луцкий католический епископ Гроховский, когда собрался избирательный сейм, предложил членам сего последнего, чтобы они, не приступая к избранию короля, отдали приказание о вооруженном преследовании диссидентов, с целию заставить их принять или католичество, или хоть унию. Многие из сеймовых членов согласились с предложением Гроховского, и кровопролитие уже готово было вспыхнуть; но диссиденты употребили все свое влияние, чтобы отклонить грозившую им опасность, и едва, после больших усилий, успели в этом.

Павлюк еще не успел вернуться из Запорожья.

Арест Павлюка казаки мотивировали тем, что он не вовремя ушел в Запорожье и поздно явился оттуда.

В настоящее время вполне доказано, что поляки после Остраницы и Гуни действительно подвергали русских тем мучениям, о которых говорят русские летописи.

Подробные сведения о Богдане Хмельницком можно найти в каждом учебнике по русской истории, поэтому мы ограничиваемся кратким изложением этой эпохи.

По сказанию одного современника, в местечке Ладыжине казаки, связавши несколько тысяч человек евреев, положили на луг, сначала предложили им принять христианство, с обещанием за это пощады, но когда те отвергли предложение, то казаки сказали: «Так вы сами виноваты в том, что погибнете, мы перебьем всех вас за то, что вы, когда были в силе, ругались над нашею верой», – а затем действительно всех перебили, не щадя ни пола, ни возраста. Такое же избиение евреев произведено было в местечке Полонном, где их так много перерезали, что кровь потоками лилась из домов чрез окна. В другом же месте казаки резали еврейских младенцев и пред глазами их родителей рассматривали внутренности зарезанных, насмехаясь над обычным у евреев разделением мяса на кошерное (которое можно есть) и трефное (которого есть нельзя), и об одних говорили: «Это кошер – ешьте!», а о других: «Это треф – бросайте собакам!»

«Гусары друг перед другом высказывали статность коней своих; луки на седлах были из серебра, чепраки вышиты, стремена позолочены, сабли с серебряною насечкою, под чернью, кунтуши бархатные, обитые и опушенные дорогими мехами; на шеях блистали золотые цепи; с переломленных шапок горделиво спадали кисти, усеянные драгоценными камнями, за поясом были дорогие кинжалы; сапоги были украшены золотыми и серебряными шпорами. Недурно, – говорит летописец, – была убрана и пехота по иностранному образцу. Но роскошь высказывалась преимущественно в столе, по обычаю того времени; на столах, поставленных в богатых шалашах панов, выказывались сделанные из серебра львы, козы, розы, деревья; чарки и кубки чеканные, золотые и серебряные; даже умывальницы и тазы у богачей были из серебра». Словом, по замечанию летописца-современника, в этом лагере было больше серебра, чем свинца. За каждым паном шли огромные рыдваны и возы с бесчисленными богатствами; там лежали шелковые и шерстяные ткани, шубы собольи, меды и вина, варенья, конфекты; за каждым паном ехала огромная толпа слуг и поваров; везли даже ванны и богатые постели. Пиры с музыкою отправлялись с утра до вечера, так что «посмотрев на это войско, – говорит один польский историк, – можно было подумать, что оно съехалось на свадьбу».