Уилбур Смит - Падение с небес

– Да, – засмеялась она в ответ, – я сошла с ума, я совершенно обезумела. Если бы ты знал, какое это великолепное, прекрасное, изумительное безумие!

Он еще не совсем проснулся, иначе не задал бы следующего вопроса:

– Что ты здесь делаешь?

– Я пришла тебя изнасиловать и растлить, – ответила она.

И залезла к нему под одеяло.

– У меня ножки замерзли, – объявила Сторма тоном королевы, которая обращается к пажу. – Быстро погрей мне.

– Ради бога, не шуми так, – взмолился он.

В сложившихся обстоятельствах эта просьба могла показаться до нелепости странной, поскольку всего через несколько минут своими криками и стонами оба подняли такой шум, что удивительно, почему не проснулся и не сбежался на него весь дом.

Уже потом, по прошествии довольно долгого времени, она прижалась губами к его уху.

– Вы поразительно талантливый человек, мистер Андерс, – промурлыкала она, как довольная кошка. – Интересно, где это вы научились таким развратным приемчикам?

Она немного помолчала, потом, усмехнувшись, сонным голосом добавила:

– Если признаетесь, возможно, я выцарапаю оба ваших глаза.

– Ты не должна больше сюда приходить.

– Почему? В постели это делать намного лучше.

– А если нас застукает твой отец? Что он со мной сделает?

– Скорей всего, убьет, – утешила она его. – Но какое, черт возьми, это имеет значение?

Отношения с Марком предоставили Сторме еще одно дополнительное благо: она наконец заполучила натурщика для работы. В натурщике художница нуждалась и прежде, но не могла найти в себе мужества попросить отца, чтобы тот подыскал ей такового. Сторма прекрасно знала, какой ответ она получит.

Марк тоже не воспылал энтузиазмом от этой идеи, и Сторма использовала все свое искусство красноречия, включая лесть и нежное воркование, чтобы заставить его спокойно раздеться. Для творческого пленэра она выбрала один из их с Марком тайных уголков в лесу. Марк разделся и застенчиво уселся на поваленный ствол дерева.

– Да расслабься же ты, – умоляла она его. – Думай о чем-нибудь прекрасном.

– Я чувствую себя совершенным идиотом, – протестовал он, сидя в одних полосатых хлопчатобумажных трусах, снять которые, несмотря на ее настойчивые уговоры, он отказался наотрез.

– Все равно там нет ничего такого, что можно было бы изобразить на холсте, – стоял на своем он.

– Да при чем здесь это? Просто ты должен стоять передо мной, как, скажем, древний грек, ведь всякий, кто когда-нибудь видел олимпийского атлета…

– Ну нет, – перебил он ее, – не сниму, и точка.

Она вздохнула, удивляясь упертости этих мужчин, и взялась за краски с холстом.

Постепенно Марк все же расслабился; ему даже стало нравиться телесное ощущение свободы от одежды, ощущение солнечных лучей, ласкающих кожу.

Еще ему очень нравилось смотреть, как Сторма работает – сосредоточенно, слегка хмурясь, с полузакрытыми глазами и задумчиво покусывающими нижнюю губу белыми, как фарфор, зубками. Это походило на некий ритуал; она чуть ли не выплясывала перед холстом, а он смотрел на нее, и у него в голове рисовалась радужная картина будущего: они идут вдвоем, рука об руку, где-то за скалами Чакас-Гейт, по просторам цветущей девственной природы. Будущее перед ними открывается светлое, исполненное счастья, лучезарное, где их ждет совместная работа, много достижений и открытий… Он начал рассказывать ей об этом, старательно облекая мысли в слова. Но Сторма совсем не слышала их. Уши ее оставались глухи, все ее существо обратилось в глаза и руки, она видела лишь цвет и форму, остро реагируя только на свое душевное состояние.

От нее не укрылось, как первоначальная скованность его напряженного тела постепенно сменяется естественной грацией, которую прежде ей еще не удавалось ухватить. Она видела горячее воодушевление в его лице, когда он стал говорить, кивала в ответ, соглашаясь, и негромко бормотала что-то, не желая ненароком помешать ему и испортить, нарушить охватившее его состояние. Пальцы ее торопились уловить это мгновение, все ее существо, вооружившись уловками искусства, сосредоточилось сейчас только на этом; ее тоже охватил душевный подъем, пульсирующий в унисон с его собственным, а возможно, даже сильнее. Казалось, между ними протянулись некие живые связующие нити любви и общей цели… но на самом деле они оставались так же далеки друг от друга, как луна от земли.

– …Осмотрюсь как следует, выберу место, где поставить дом, – говорил он. – На это, правда, понадобится не один месяц, ведь надо прочувствовать там все времена года. Чтобы в сухой сезон всегда была хорошая вода, а в сезон дождей чтобы не затопило. Летом чтобы дул прохладный ветерок с моря, а зимой не было слишком холодно.

– Да-да, – бормотала она в ответ, – это просто чудесно.

Но видела Сторма только его глаза.

«Как же ухватить этот блеск? Вон как они у него сияют», – думала она, добавляя немного синего в белую краску, чтобы добиться нужного тона.

– Для начала у нас будет две комнаты. В одной будем спать, в другой жить. Ну конечно, еще большая веранда с видом на долину.

– Чудесно! – тихонько радовалась она, когда, коснувшись кончиком кисти глаза, увидела, что он сразу ожил и глянул на нее с холста так выразительно, что у нее защемило сердце.

– Камень я добуду с утеса, только надо брать подальше от реки, чтобы не испортился вид, а тростник нарежем в болоте, жерди для крыши – в лесу.

Солнце склонялось к западу, его лучи пробивались сквозь полог леса прохладным зеленоватым светом, который падал на гладкие мышцы его руки, на рельефный мрамор спины, и ей казалось, что Марк прекрасен.

– А потом уже, не торопясь, будем достраиваться, когда понадобятся новые помещения. Я подумал, что так будет лучше всего. Когда пойдут дети, гостиную можно сделать детской и добавить еще одно крыло.

Ему казалось, он уже чувствует ароматный запах только что выструганных жердей, сладковатое благоухание свежесрезанного тростника на крыше; он словно видел, как новенькая крыша постепенно темнеет от непогоды, ощущал прохладу высоких просторных комнат в жаркий полдень, слышал, как весело трещат в камине пылающие ветки колючей мимозы в холодные звездные ночи.

– Мы будем счастливы, Сторма, даю тебе слово.

Она услышала только эти слова и сразу подняла голову.

– Да-да. Мы будем счастливы, – как эхо повторила она, и оба улыбнулись друг другу, так и не поняв один другого.

Когда Шон сообщил жене об отъезде Марка, она так растерялась, что он даже встревожился. Он и представить себе не мог, что для нее тоже Марк много значил в их доме.

– Как – уезжает? Не может быть, Шон! – запротестовала она.

– Да ничего страшного, могло быть и хуже, – постарался он успокоить ее. – Никуда он от нас не денется, просто будет на длинном поводке, вот и все. Он продолжает работать у меня, только теперь на официальной должности.