Уилбур Смит - Падение с небес

– Отец…

– Не называй меня отцом. Ты мне не сын и никогда им больше не станешь.

– Но ведь перед нами огромное состояние, одно из самых больших в мире…

– Нет, – покачал Шон головой. – Это все принадлежит не тебе и не мне. Оно принадлежит народу – многим народам: зулусам, англичанам и африканерам, но только не мне, а уж тем более не тебе.

– Когда я приходил к тебе в последний раз, ты дал мне повод считать… – протестующе начал Дирк.

– Никакого повода я тебе не давал и ничего не обещал.

– Но я же рассказал тебе все, выложил перед тобой все мои планы!

– Да, – сказал Шон, – мне очень хотелось послушать о твоих планах, во всех подробностях, но не для того, чтобы тебе помогать, нет… я хотел тебе помешать.

Шон внушительно помолчал, потом наклонился к Дирку и заглянул ему в глаза:

– Земли за рекой Бубези тебе не видать как собственных ушей. Клянусь тебе в этом.

Он проговорил это негромко, но каждое слово его звенело, как кафедральный колокол.

Дирк отшатнулся, лицо его смертельно побледнело.

– Я отрекся от тебя потому, – продолжал Шон, – что ты гнусный мерзавец, сеющий вокруг себя одно только зло. Я буду драться с тобой не на жизнь, а на смерть.

Лицо Дирка изменилось, губы искривились, он стиснул зубы и прищурил пылающие волчьим огнем глаза.

– Не надо обманываться, отец. Мы с тобой – одно целое. Если я, как ты говоришь, гнусный мерзавец и от меня одно только зло, тогда ты – корень и источник этого зла, ты породил его. И не трать на меня своих благородных слов… не становись в позу. Не забывай, я хорошо тебя изучил. Я знаю тебя в совершенстве, как самого себя.

Он снова засмеялся, но это был уже не тот смех, легкий и веселый, как совсем недавно. Лютым был этот смех, и губы Дирка судорожно кривились.

– Ты отрекся от меня ради этой своей жидовской шлюхи и ее незаконнорожденной сучки, которую она прижила не без твоей помощи.

Шон так и взревел от ярости, и жеребец под ним встал на дыбы, молотя передними ногами воздух; гнедая кобыла в испуге отскочила в сторону и закружила на месте, яростно топоча копытами, а Дирк так натянул узду, что чуть не порвал ей губы.

– Говоришь, будешь драться со мной не на жизнь, а на смерть? – закричал он на отца. – Ну что ж, давай! Но тогда держись.

Он наконец овладел лошадью и заставил ее потеснить жеребца.

– Ни один человек не смеет вставать на моем пути! – кричал он. – Я уничтожу тебя, как уничтожил всех, кто попробовал мне перечить! Уничтожу вместе с твоей жидовской шлюхой!

Словно игрок в поло, Шон развернул лошадь и взмахнул рукой с плеткой – тонкий конец бегемотовой кожи свистнул, как крыло летящего в стае гуся. Он целил прямо ему в лицо – в эту злобно оскалившуюся волчью морду человека, который когда-то был его сыном.

Дирк вскинул руку, чтобы защититься, и удар плетки, как острая сабля, рассек шерстяной рукав – яркая кровь окрасила дорогую ткань. Дирк поднял кобылу на дыбы, потом сделал вокруг Шона широкий круг.

Он прижал пальцами края раны друг к другу, свирепо глядя на Шона; лицо его искажала нескрываемая злоба.

– Вот за это я тебя и убью, – тихо сказал он.

Потом развернул кобылу и, направив ее прямо на пять рядов колючей проволоки, пустил в дикий галоп.

Полностью подчиняясь всаднику, кобыла подпрыгнула и, вытянувшись в прыжке, свободно перемахнула через ограду; четко приземлившись с другой стороны, животное галопом помчалось прочь, демонстрируя великолепную выучку.

Борясь с искушением тоже сорваться в галоп, Шон поехал шагом по тропинке, идущей по верху нагорья, теперь совсем заросшей и почти неразличимой. Только тот, кто хорошо изучил эту местность, кто когда-то частенько здесь ездил, знал о существовании этой тропки.

От хижин крааля Мбежане уже ничего не осталось, кроме каменных оснований, белыми кругами видневшихся в траве. Хижины были сожжены – таков у зулусов обычай, когда умирает их вождь.

Стена крааля для скота высотой по плечо все еще стояла; чтобы кладка была прочной, камень для нее тщательно и с любовью подбирали один к другому.

Шон спешился и привязал жеребца к столбу ворот. Руки все еще дрожали как в лихорадке, на душе после бешеной вспышки гнева было погано.

Он нашел свое когда-то обычное местечко на низенькой каменной стенке – тот плоский камень, который как раз подходил ему для сиденья, – и закурил сигару. Ароматный дым умерил буханье сердца в груди, руки перестали дрожать.

Шон посмотрел на площадку внутри. Зулусы хоронят своего вождя в самом центре крааля для скота в положении сидя, лицом к восходящему солнцу, с обручем индуны на голове и обернутого во влажную шкуру только что забитого быка, символ его богатства. Вместе с ним в могилу кладут его миску для еды, коробочку с нюхательным табаком, щит и копья, чтобы он был готов к дальнему странствию.

– Ну здравствуй, мой старый друг, – тихо сказал Шон. – Мы воспитали его, мы с тобой. А он убил тебя. Не знаю как, у меня нет никаких доказательств, но я знаю, что это он убил тебя… а вот теперь он поклялся убить и меня.

И голос его задрожал.

– Ну что ж, – улыбнулся Шон, – если тебе понадобилось назначить встречу, чтобы поговорить со мной, значит дело серьезное.

Проницательным, оценивающим взглядом Шон смотрел на Марка, и в глазах его сверкали веселые искорки. Сторма, конечно, права. Парнишка, похоже, собирается от них уходить. Уедет куда-нибудь и станет жить самостоятельно – либо как раненое животное, либо как молодой лев, который считает, что вырос, и хочет покинуть свой прайд. Интересно, какой образ жизни он выберет, думал Шон, как скажется на молодом человеке эта разлука.

– Да, сэр, можно и так сказать, – не стал спорить Марк, но на этот раз в глаза генералу смотреть не стал.

Обычно ясный и искренний, взгляд его лишь скользнул по лицу Шона, и Марк сразу стал разглядывать книжки на полках, потом перевел взгляд на окно, за которым открывался широкий, залитый солнцем вид на верхушки плантаций и долину внизу. Он разглядывал его так внимательно, будто прежде никогда не видел.

– Ну что ж, давай поговорим.

Шон отъехал в кресле от письменного стола и, сняв с носа очки в железной оправе, указал ими на кресло возле окна.

– Благодарю вас, сэр.

Пока Марк шел к креслу, Шон встал и направился к шкафчику.

– Перед серьезным разговором, как перед атакой, неплохо бы подкрепиться немного. – Он снова улыбнулся.

– Но еще нет и полудня, – заметил Марк. – Вы же сами учили меня: до полудня ни капли.

– Правила на то и существуют, чтобы их нарушать, – сказал Шон, наливая в стаканы две огромные порции золотисто-коричневой жидкости и разбавляя ее содовой из сифона. – Это еще одно правило, которое я только что придумал, – добавил он, рассмеялся с довольным видом и продолжил: – Что ж, мой мальчик, раз уж так случилось, ты выбрал для этого неплохой денек.