Уилбур Смит - Падение с небес

– Я тебя очень понимаю – шахты должны работать. Ведь почти всю свою древесину ты сбываешь туда – мне как-то попались на глаза цифры продаж.

Дирк весело рассмеялся. Зубы его были безупречно белы, солнечные лучи играли в его блестящих кудрях на крупной красивой голове, подсвечивая лицо, так что выглядел он еще более театрально-великолепным красавцем.

– В общем, молодец, дорогой папочка. Никогда не упустишь, что само плывет в руки. Разве можно позволить бандам ополоумевших красных мешать нам делать дело? Ведь и я в конечном итоге живу за счет золотых приисков.

Шон никак не мог заставить себя ответить, его душила злость. Он чувствовал себя с ног до головы перепачканным и опозоренным.

– И здесь я, – продолжал Дирк, внимательно наблюдая за отцом и улыбаясь убийственно изысканной улыбкой, – как и во многом другом, у тебя в долгу. Ведь я весь в тебя, я унаследовал твою способность ловить удобный момент. Помнишь, ты учил меня, как ловить змею: прижать к земле и двумя пальцами схватить за шею?

Шон вдруг ярко вспомнил этот эпизод. Еще тогда его испугало бесстрашие мальчугана.

– Вижу, что помнишь, – сказал Дирк, и улыбка погасла на его лице, а с ней и беспечная веселость. – Да-а, было время… столько событий, столько опасностей! Помнишь, как мы заблудились, после того как однажды ночью львы напугали лошадей и те разбежались?

Шон и это уже успел позабыть. Они охотились тогда в районе под названием Мопани; тогда мальчик впервые отправился с отцом на охоту с ночевкой в лесу, далеко от фургонов, обеспечивающих защиту и безопасность. Это, казалось бы, небольшое приключение превратилось в настоящий кошмар: одну лошадь львы убили, другая убежала – и всю обратную дорогу через безводный песчаный вельд и густой непроходимый буш пришлось проделать пешком.

– Ты научил меня находить воду. Помнишь лужицу в стволе дерева? Никогда не забуду, как от нее воняло, какой был отвратительный вкус. А колодцы бушменов в песке, из которых они сосут воду через соломинку?

Да, Шон и это вспомнил, как ни пытался отбросить эти воспоминания. На третий день, приняв одно высохшее русло небольшого ручья за другое, они сбились с пути и двинулись прямиком в пустыню, на медленную, но верную смерть.

– Я помню, как из патронташа ты сделал перевязь и нес меня на боку.

Когда силы уже совсем оставили мальчишку, Шон нес его на себе, милю за милей, день за днем через бесконечные горячие пески. А когда наконец и его немереные силы иссякли, он склонился над ребенком, заслоняя его от солнца своей тенью, и стал работать языком, чтобы добыть хоть каплю слюны для умирающего от жажды сына и таким образом хоть немного продлить ему жизнь.

– Когда нас наконец отыскал Мбежане, помню, ты заплакал.

Да, сбежавшая лошадь тогда добралась до их стоянки, неся на крупе глубокие отметины львиных когтей. Старый оруженосец-зулус, и сам страдающий малярией, сразу оседлал серого и взял с собой еще вьючную лошадь. По следу убежавшей от львов лошади он добрался до львиной лежки и оттуда двинулся по следу мужчины с ребенком. Четыре дня он шел за ними, не сбиваясь со старого, почти выветрившегося следа.

Когда Мбежане догнал их, они сидели на песке обнявшись и под жаркими лучами солнца ждали смерти.

– Это был единственный раз, когда я видел, что ты плачешь, – тихо сказал Дирк. – А ты когда-нибудь думал о том, сколько раз ты заставлял плакать меня?

Шон больше не хотел слушать его. Не хотел, чтобы ему лишний раз напоминали о том красивом, своевольном, диковатом и любимом всеми ребенке, которого он растил один, без жены, был ему и за мать, и за отца… Тихий, коварный голос Дирка держал его словно в плену, в паутине воспоминаний, от которых никак не избавиться.

– Ты хоть знал, хотя бы догадывался, что я тебя боготворил? Что всю мою жизнь целиком я выстраивал, глядя на тебя, что ты был для меня всем… ты хоть знал, что я старался копировать все твои поступки, во всем быть как ты?

Шон покачал головой, ему хотелось возразить, сказать, что все было не так.

– Да-да, я во всем старался стать тобой. И возможно, мне это удалось…

– Нет, – хрипло сказал Шон; он задыхался.

– Может быть, именно поэтому ты от меня и отрекся, – гнул свое Дирк. – Видел во мне зеркальное отражение самого себя и не мог заставить себя принять это. Поэтому и отверг… и снова оставил плакать.

– Нет. Боже мой, нет, конечно, это неправда. Все было совсем не так.

Дирк развернул лошадь, и колено его коснулось колена отца.

– Отец, пойми, мы с тобой – одно, нас не отличить друг от друга… неужели ты этого не видишь? Признай же, что я – это ты; это такая же правда, как то, что ты породил меня, такая же правда, что ты воспитывал меня, ты лепил мой характер.

– Дирк… – начал было Шон, но не мог найти слов. Речи сына тронули его, более того – потрясли до глубины души.

– Разве ты не понимаешь, что все, что я делал в жизни, я делал ради тебя? И не только когда был ребенком, но и в юности и когда стал взрослым мужчиной. Неужели ты никогда не задавался вопросом, зачем я вернулся в Ледибург, когда мог уехать куда угодно – в Лондон, в Париж, в Нью-Йорк… весь мир был открыт передо мной. Но я вернулся сюда. Почему, отец, почему я сделал это?

Не в силах отвечать, Шон покачал головой, глядя на этого красивого незнакомца, полного жизненных сил и неотразимой, вызывающей тревогу харизмы.

– Я вернулся, потому что здесь ты.

Оба молчали, глядя друг на друга; взгляды скрестились, две воли вступили в жестокую борьбу, в глазах бушевал хаос взаимоисключающих чувств. Решимость Шона таяла, и он это чувствовал. Поддавшись чарам Дирка, он понимал, что медленно сползает в пропасть, все более увязая в паутине, которую тот сплел вокруг него.

Шон слегка тронул лошадь шпорами, заставив ее повернуться и тем самым разорвать физический контакт с коленом Дирка. Но тот безжалостно продолжал:

– В знак моей любви, той любви, которая всегда была достаточно сильна, чтобы противостоять твоим оскорблениям, унижениям, смягчать страдания, которые ты мне причинил… я приехал сегодня сюда и протягиваю тебе мою руку. Стань опять моим отцом и позволь мне снова стать твоим сыном. Давай сложим вместе оба наших состояния и создадим в этой стране свою империю. Перед нами страна, целая страна, и она готова к тому, чтобы мы взяли ее в свои руки.

Дирк протянул ему руку, развернув ее ладонью кверху.

– Возьми мою руку, отец, – воззвал он, – и никакая сила не остановит нас. Вместе мы победим целый мир, вместе мы станем богами.

– Послушай, Дирк… – Шон наконец обрел голос; он с трудом выбрался из липких пут, в которые едва не попал. – Много людей я знавал в жизни, но не встретил ни одного, чтобы он был кругом хорош или, напротив, законченный злодей. В каждом было намешано и то и другое – одного меньше, другого больше и наоборот. Но так происходило до тех пор, пока я как следует не узнал тебя. Ты единственный человек, который порочен насквозь, беспросветно… в тебе нет даже крохотной капельки добра. И я отвернулся от тебя, когда лицом к лицу столкнулся с этим непреложным фактом.