Уилбур Смит - Падение с небес

Они еще немного поговорили, но видно было, что разговор утомил Шона Кортни, морщины на его лице выступили резче. Он поудобнее устроился в кресле, опустив бороду на грудь, и неожиданно снова заснул. Он медленно осел в кресле набок, хрустальный стакан с мягким стуком выпал из его руки на ковер, пролив несколько капель виски, и Шон тихонько захрапел.

Руфь подняла стакан, укутала плечи мужа пледом и подала Марку знак следовать за ней.

– Я попросила Джозефа постелить тебе в голубой комнате, а пока тебя ждет горячая ванна с дороги, – оживленно говорила она. – За обедом, Марк, будем только мы вдвоем. Генералу отнесут поднос в спальню.

Они подошли к двери в библиотеку, и Марк не смог больше терпеть и взял Руфь за руку.

– Миссис Кортни, – умоляющим голосом заговорил он, – скажите, что случилось? Чем он болен?

Веселая улыбка медленно погасла, и она слегка покачнулась. Теперь он впервые заметил, что несколько белых прядей у нее на висках превратились в сплошную серо-стальную седину. Вокруг ее глаз появились морщинки и даже складки, а на лбу между бровей пролегли поперечные бороздки.

– Сердце больше не выдерживает, – просто сказала она и заплакала.

Это были не истерические рыдания с дикими горестными вскрикиваниями, нет, просто глаза Руфи наполнились слезами, и они потекли по щекам; видеть это оказалось куда более мучительно и страшно, чем присутствовать при драматической демонстрации горя.

– Сердце его совершенно разбито, – сказала она еще раз, и снова ее качнуло, так что Марку пришлось подхватить ее.

Она приникла к нему, уткнув лицо Марку в плечо.

– Сначала разрыв с Дирком, потом гибель Майкла, – прошептала она. – Он никогда не показывал, но для него это были тяжелые удары. А теперь весь мир ополчился против него. Люди, которым он посвятил свою жизнь и на войне, и в мирное время. В газетах его прозвали Фордсбургским мясником, Дирк Кортни натравил на него прессу, как свору собак.

Марк провел Руфь в библиотеку и усадил на низенький диванчик с подушками, а сам встал перед ней на колени и достал из кармана сложенный носовой платок.

– А тут еще в довершение всего Сторма… Сбежала из дому, вышла замуж за этого человека. Марк, это ужасный человек. Он приходил сюда, требовал денег, устроил жуткую сцену. В тот вечер с Шоном случился первый приступ. Дальше – больше, Сторма развелась, последовал новый скандал – и еще один приступ. Все это чересчур даже для такого человека, как Шон.

– Сторма развелась? – тихо спросил Марк, глядя на нее во все глаза.

– Да, – кивнула Руфь, и лицо ее просветлело. – О Марк, я ведь знаю: вы со Стормой были очень дружны. Я уверена, что она вас очень любит. Не могли бы вы навестить ее? Может, хоть это ее как-то поддержит, поможет… мы все молимся за нее, не можем найти средства…

Умхланга-Рокс – так назывался этот маленький приморский поселок, один из многих, разбросанных по всему побережью с песчаными пляжами по обе стороны крупного морского порта Дурбан. Марк проехал по низенькому мосту через речку Умгени и двинулся на север.

Дорога прорезала густо заросший буш, фактически ничем не отличающийся от экваториальных джунглей, весь увитый лианами, на которых раскачивались и верещали маленькие голубые мартышки-верветки.

Дорога шла параллельно взморью с белыми песчаными пляжами; возле столбика двенадцатой мили Марк свернул прямехонько к побережью.

Вся деревушка лепилась вокруг гостиницы с железной крышей под названием «Ойстер бокс» – именно в ней когда-то давно они с Марион, Дики Лэнкомом и еще одной безымянной девицей обедали и танцевали.

Остальные строения в виде двадцати или тридцати небольших домиков располагались на обширных, буйно заросших джунглями участках с видом на море с его шумным пенистым прибоем и торчащими из гладкого белоснежного песка острыми скалами.

Руфь дала ему точные инструкции, как найти нужный домик. Марк остановил мотоцикл на узенькой пыльной улочке и двинулся по тропинке, которая прихотливо вилась через непроходимые джунгли сада, заросшего фиолетовой бугенвиллеей и бриллиантовой пуансеттией.

Домик оказался совсем маленький; бугенвиллея обвила стойки веранды и распространилась по всей тростниковой крыше ярким, почти ослепительным ковром.

Увидев стоящий на полянке под деревьями «кадиллак» Стормы, Марк сразу понял, что попал туда, куда надо. Выглядел автомобиль неважно, словно к нему давненько никто не подходил, и явно не на ходу. Протекторы на покрышках оказались стертыми, на дверце красовалась длинная глубокая царапина. Боковое окошко треснуло, покрытая пылью окраска потускнела и была заляпана калом плодоядных летучих мышей, висящих над машиной на ветках дерева.

Марк остановился перед «кадиллаком» и целую минуту стоял, уставившись на автомобиль. Если бы хоть кто-нибудь попытался заставить Сторму, которую он знал, сесть в такую машину, она бы топнула ножкой и тут же позвала отца.

Марк поднялся по ступенькам веранды и, остановившись, огляделся. Местечко тихое и вполне себе милое, как раз такое, что нравится художникам, но расположенное далековато от цивилизации и слишком неухоженное, чтобы в нем могло жить элегантное юное существо, являющееся украшением общества.

Марк постучал в дверь и услышал за ней какое-то движение, но прошло несколько минут, прежде чем дверь наконец открылась.

Сторма показалась ему еще более красивой, чем он ее помнил. Длинные волосы обесцветились от соленой морской воды и солнца. Она стояла босиком, худые и стройные руки и ноги, гладкие, как всегда, загорели, а вот лицо ее изменилось.

На нем совсем не было косметики; кожа, словно внутренняя поверхность морской раковины, сияла естественным светом цветущей юности, ясные глаза светились здоровьем, но в глубине этих глаз таилось что-то новое; капризный изгиб губ смягчился, прежняя заносчивость сменилась чувством собственного достоинства.

Глядя на нее теперь, он вдруг понял, что перед ним стоит уже не прежняя девочка, которую он когда-то хорошо знал, а взрослая женщина. Он чувствовал, что для нее эта перемена проходила мучительно, зато в этих муках рождалось нечто ценное, некая новая мощь. И любовь, которая жила в нем все это время, вспыхнула с прежней силой, наполнившей жизнью его душу.

– Сторма, – сказал он.

Ее глаза широко раскрылись в ответ.

– Это ты! – почти выкрикнула она два слова, исполненные болью, и попыталась закрыть дверь.

Марк быстро шагнул вперед и удержал дверь ногой:

– Сторма, мне надо с тобой поговорить.

Она отчаянно дергала ручку:

– Уходи, Марк! Прошу тебя, уходи!

Куда девалось ее чувство собственного достоинства, ее хладнокровие и уверенность в себе? Казалось, все рассыпалось в прах: она смотрела на него широко раскрытыми, испуганными глазами, словно маленькая девочка, только что очнувшаяся от ночного кошмара. Наконец Сторма поняла, что ей с ним не совладать, он сильнее; она повернулась и медленно пошла в дом.