Уилбур Смит - Падение с небес

– Ты все это видел, Пунгуш? – спросил Марк.

– Чего не видел, прочитал по следам.

– Теперь насчет четвертого мне все понятно. Расскажи, что случилось в тот день.

– Игзегу сидел там, курил трубочку. – Пунгуш указал вниз, на ручей. – А тот тихий пришел и стоял здесь, как раз где мы сейчас сидим; он молча смотрел на твоего дедушку и держал исибаму, винтовку, вот так.

– А что тогда сделал игзегу ? – спросил Марк, ощущая тошнотворный ужас.

– Он поднял голову и громко задал вопрос, как человек, которому стало страшно, но тихий ничего не ответил.

– А потом?

– Мне очень жаль, Джамела, я знаю, что игзегу одной с тобой крови, и мне больно говорить об этом.

– Продолжай, – сказал Марк.

– Потом тихий человек выстрелил один раз из винтовки, и игзегу упал на песок лицом вниз.

– Он был мертв? – спросил Марк.

Пунгуш ответил не сразу.

– Нет, он не был мертв. Пуля попала вот сюда, в живот. Он шевелился и кричал.

– И тихий выстрелил еще раз? – спросил Марк, чувствуя, как к горлу подступает тошнота.

Пунгуш покачал головой.

– А что он сделал?

– Он присел прямо здесь, где мы сейчас сидим, и молча курил, наблюдая, как старик, игзегу, лежит там на песке и умирает. Так и сидел, пока тот не умер.

– Долго он умирал? – гневно спросил Марк сдавленным голосом.

Пунгуш обвел рукой часть неба, которую солнце проходит за два часа.

– В конце игзегу громко кричал на зулусском и на своем языке.

– Что он говорил, Пунгуш?

– Просил пить, звал Бога и еще какую-то женщину – возможно, мать или жену. А потом умер.

Марк молчал, приступы дурноты сменялись вспышками гнева, приправленного горечью и щемящим чувством горя. Он пытался понять, зачем убийца оставил свою жертву так долго и мучительно умирать, и прошла не одна минута, пока он догадался: убийцы собирались подстроить все так, будто его дед погиб на охоте, чтобы это выглядело как несчастный случай. Ведь никто не станет случайно стрелять в себя дважды. Значит, в теле убитого должна быть только одна рана. Но вот рана в живот всегда самая мучительная. Марку вспомнилось, как кричали раненные в живот на войне, когда санитары уносили их на носилках в тыл.

– Я скорблю вместе с тобой, Джамела.

Услышав эти слова, Марк встрепенулся.

– А что случилось после того, как игзегу умер? – спросил он.

– Пришли из лагеря другие двое, лысый старик и молодой шумный. Все трое здесь разговаривали, рядом с телом. Разговаривали долго, кричали с красными от злости лицами и махали руками вот так и еще вот так. – Пунгуш показал, как горячо они спорили. – Один указывал сюда, другой туда, но в конце концов стал говорить тихий, а те двое слушали.

– Куда они его отнесли?

– Сначала они вывернули ему карманы, забрали какие-то бумаги и кошелек. Они снова стали ругаться, и тогда тихий взял бумаги и снова положил мертвому в карманы…

Марк сразу понял, в чем тут дело. Ведь честный человек не станет грабить труп жертвы несчастного случая.

– …потом они подняли его на берег и понесли вот сюда…

Пунгуш встал и повел Марка за собой. Они прошли четыре сотни ярдов вглубь леса, туда, где начинался первый крутой подъем на нагорье.

– Здесь они нашли глубокую нору муравьеда и затолкали в нее тело старика.

– Здесь? – спросил Марк. – Я тут ничего не вижу.

Кругом росла короткая густая трава и не наблюдалось никаких признаков пирамидки из камней или могильного холмика.

– Они насобирали возле скалы, вон там, камней и положили их в нору прямо на тело, чтобы гиена не откопала. А сверху накидали земли и заровняли все веткой.

Марк опустился на одно колено и стал внимательно изучать почву.

– Есть! – воскликнул он.

Он обнаружил в земле небольшую вмятину, словно почва немного просела. Марк вынул из ножен охотничий нож и на четырех ближайших деревьях сделал зарубки, чтобы легче было найти это место, а там, где земля просела, выложил небольшую каменную пирамидку.

– Почему ты никому не рассказывал об этом раньше? – спросил он Пунгуша, когда закончил. – Почему не обратился в полицию в Ледибурге?

– Послушай, Джамела, если белые сходят с ума, меня это не касается. К тому же в Ледибург дорога неблизкая. Допустим, приду я в полицейский участок, а там мне скажут: «Постой, кафир, а что ты сам делал там, в долине Бубези, когда видел эти странные вещи?» – Пунгуш покачал головой. – Нет, Джамела, иногда лучше, чтобы человек оставался слеп и глух.

– Скажи мне честно, Пунгуш. Если бы ты снова увидел этих людей, ты бы узнал их?

– Белые все на одно лицо, одни бугры, как у вареной картошки… – Тут Пунгуш спохватился, вспомнив о манерах. – Кроме тебя, конечно, Джамела, ты все-таки не такой урод.

– Спасибо, Пунгуш. Так, значит, ты их не узнал бы?

– Нет, старого лысого и молодого шумного еще мог бы узнать, – сказал зулус, хмуря брови.

– А тихого? – спросил Марк.

– Хо! – Лицо Пунгуша просветлело. – Разве можно забыть, как выглядит леопард? Разве можно забыть лицо убийцы? Лицо этого тихого я сразу вспомню, где бы я ни был.

– Хорошо, – кивнул Марк. – А теперь иди домой, Пунгуш.

Он подождал, когда большая фигура зулуса скроется между деревьями, затем опустился на колени и снял шляпу.

– Ну вот, дед, – сказал он. – Я не очень-то умею… это делать. Но я знаю, что тебе бы понравилось то, что я сейчас скажу.

Голос его хрипел, и ему пришлось громко откашляться, прежде чем он продолжил.

Старший слуга встретил Марка на кухонном дворе.

– Нкози уехал в Текуэни, – сказал он. – Еще две недели назад.

Окна дома в Лайон-Коп были закрыты ставнями, вся мебель забрана белыми чехлами. Слуга накормил Марка завтраком из яичницы с ветчиной. Перекусив, Марк вышел и снова сел на мотоцикл. Путь до побережья был длинен, дорога миля за милей исчезала в клубах пыли за спиной, и у Марка имелось достаточно времени, чтобы подумать.

Через несколько часов после того, как нашлась могила деда, Марк покинул Чакас-Гейт: инстинкт погнал его к единственному человеку, который мог бы дать ему совет и протянуть руку помощи.

Он хотел, чтобы Марион ехала с ним хотя бы до Ледибурга, где она могла бы остановиться у сестры. Но бросить дом и огород жена наотрез отказалась. Когда же Марк узнал, что в его отсутствие Пунгуш решил ночевать в пристройке для инструментов за конюшней и охранять хозяйство, он успокоился.

Марк перешел речку вброд и полез вверх по склону, туда, где начиналась грунтовая дорога, рядом с которой стоял крытый тростником навес, где он ставил мотоцикл.

В темноте он ехал медленно, то и дело подпрыгивая на ухабах, и до Лайон-Коп добрался только на рассвете. А там узнал, что Шон Кортни переехал жить в Дурбан.

В ворота Эмойени он въехал уже к вечеру, и у него возникло чувство, словно он снова вернулся домой.