Уилбур Смит - Падение с небес

– Тебе не следовало приезжать, – сказала она жалким голосом.

Ребенок будто почувствовал перемену настроения и громко запищал.

– Ш-ш-ш… тихо, деточка, – едва слышно сказала Сторма.

Но ребенок услышал ее голос и снова заплакал. Она подошла к нему босиком, с распущенными по спине волосами.

Комната оказалась обставлена бедно, цементный пол, голый и прохладный, не покрывала даже циновка, не говоря уже о ковре. Зато вдоль стен стояли ее холсты: многие еще пустые, другие незаконченные или уже завершенные работы; воздух, насыщенный знакомым густым и острым запахом скипидара, пробуждал сладкие воспоминания.

По-лягушачьи растопырив загорелые ручки и ножки, ребенок лежал животиком вниз на коврике из обезьяньих шкур, постеленном прямо на цементный пол. Кроме подгузника из холстинки на бедрах, его ничего не прикрывало. Он сердито приподнял головку, личико раскраснелось от крика.

Марк вошел в комнату и остановился как зачарованный, не в силах отвести от малыша глаз. Он ничего не знал о маленьких детях, не умел с ними обращаться, но сразу увидел, что этот ребенок – крепкое и исключительно здоровое маленькое животное. Сильные ручки и ножки энергично шевелились, как у пловца, широкая спинка выглядела физически развитой.

– Тише, малыш, – проворковала Сторма.

Она встала рядом с ним на колени и, подхватив под мышки, подняла. Подгузник соскользнул до колен, и все сомнения напрочь пропали: перед Марком был мальчик. Между ножек, как беленький пальчик, свисал крохотный пенис, закрытый похожей на поварской колпачок сморщенной кожей.

Марку очень не понравился этот ребенок: ведь отец его – какой-то другой мужчина. Это неожиданное для него чувство неприязни даже испугало Марка. Тем не менее он, не отдавая себе отчета, сделал шаг вперед, к Сторме, стоящей на коленях с ребенком в руках. Близость матери успокоила мальчишку, и сердитые вопли прекратились, теперь он чмокал губами и что-то ворчал, проголодавшись, при этом требовательно толкал ручкой в грудь Стормы, требуя молока.

Головку мальчика покрывали золотистые волосики, сквозь которые проглядывал совершенно круглый череп, а под полупрозрачной кожей виднелись тоненькие синие вены. Малыш больше не сердился, личико его успокоилось, и от лица отхлынула краска. Теперь Марк увидел, насколько красив этот карапуз, так же красив, как и его мать, однако снова ощутил, как в груди поднялась волна неприязни и горечи, а во рту появился какой-то кислый привкус.

Он подошел поближе, глядя, как Сторма вытирает у малыша с подбородка ручеек слюны и подтягивает сползший подгузник на пояс.

А ребенок уже заметил чужого дядю. Он вздрогнул и, подняв головку, внимательно поглядел на Марка, и в лице его Марк заметил нечто до странности знакомое. Эти глазки, что смотрели сейчас на него, он видел и раньше.

– Тебе не надо было приезжать, – снова сказала Сторма, занимаясь ребенком и не имея возможности посмотреть Марку в глаза. – О господи, Марк, зачем ты явился?

Марк опустился на одно колено и стал внимательно всматриваться в личико мальчика, а тот протянул к нему свои пухленькие ручонки, все в каких-то ямочках, розовенькие и влажные от слюны.

– Как его зовут? – спросил Марк.

Где же он видел эти глаза? Сам не зная зачем, он протянул указательный палец, и ребенок с довольным смешком цапнул за палец и попытался сунуть себе в рот.

– Джон, – ответила Сторма, не глядя на него.

– Моего дедушку тоже звали Джоном, – хрипло сказал Марк.

– Да, – прошептала Сторма. – Ты мне говорил.

Слова, которыми они обменялись, казалось бы, ничего не значили, но Марк понял только одно: неприязнь к этому ребенку, к этому крохотному представителю рода человеческого, медленно испаряется. И в груди его рождается совсем другое чувство.

Внезапно Марк понял, где он видел эти глаза.

– Сторма… – сказал он.

Теперь она подняла голову и посмотрела прямо ему в лицо.

– Да! – ответила она и кивнула; в ее голосе звучали гордость и вызов.

Он неуклюже протянул к ней дрожащие руки. Стоя на коленях лицом друг к другу, они порывисто обнялись. Ребенок лежал между ними, что-то весело лепетал, икал, пуская слюну, и жевал палец Марка жадным беззубым ротиком.

– О господи, Марк, что я наделала! – судорожно прошептала Сторма.

Маленький Джон разбудил их еще до рассвета. И Марк был ему за это благодарен: не хотелось пропускать ни минуты наступающего дня. Он смотрел, как Сторма зажигает свечу, потом возится в колыбельке.

Меняя ребенку пеленку, она тихонько шептала ему что-то успокаивающее; пламя свечки бросало блики на прекрасные чистые очертания ее обнаженной спины. Темные шелковистые волосы падали ей на плечи. Тонкая талия, несмотря на беременность и роды, нисколько не изменилась, оставаясь все такой же изящной, и, словно горлышко бутылки, расширялась в бедрах, плавно переходя в тугие округлые ягодицы.

Наконец Сторма, повернувшись, понесла ребенка в кровать и улыбнулась Марку, когда он поднял для нее одеяло.

– Нам пора завтракать, – сказала она. – Надеюсь, ты ничего не имеешь против?

Она уселась, скрестив ноги, взяла один из своих сосков большим и указательным пальцами и сунула в ищущий ротик ребенка.

Марк подвинулся поближе и, обняв Сторму за плечи одной рукой, стал с восхищением смотреть, как ребенок кушает. Груди Стормы теперь увеличились и отяжелели, выступая, как два округленных конуса. Глубоко под тонкой кожей виднелась бледно-голубая сеточка пульсирующих вен, а темно-красные, как недозрелые ягоды шелковицы, соски были шероховатые и блестящие. Ребенок теребил ручками и другую грудь, на кончике которой тоже появилась капля синеватого молока. В пламени свечи она сверкала, как жемчужина.

Джон кушал с плотно закрытыми глазками, слегка похрюкивая и причмокивая, как поросеночек. Молоко бежало из уголков его ротика; после того как он утолил первый голод, Сторме пришлось подталкивать и тормошить его, чтобы он снова не уснул.

С каждым толчком ротик его снова начинал энергично работать, но не больше минуты, а затем движения его опять замедлялись, и так до следующего толчка.

Потом Сторма перевернула его на другую сторону, поменяв грудь, и с благодарностью прижалась щекой к твердой мускулистой груди Марка.

– Кажется, я счастлива, – прошептала она. – Но я так долго была несчастна, что не совсем уверена в этом.

Джон, совершенно голенький, лежал в лужице морской воды глубиной не более двух дюймов. Его с ног до головы покрывал загар, говорящий о том, что малыш принимает не только морские, но и солнечные ванны. Обеими ручками он шлепнул по воде, и та брызнула ему в лицо так, что он задохнулся, заморгал глазами и облизнулся, не зная, сердиться ему или плакать. Он повторил эксперимент, и получалось в точности то же самое: во все стороны полетели брызги морской воды и песок.