Уилбур Смит - Падение с небес

– Ах вот оно что! – с пониманием кивнул Шон. – Тогда понятно.

– Чем могу служить, генерал? – торопливо спросил Дики.

– Я хотел расспросить вас о молодом человеке, который у вас тут работает, я имею в виду Марка Андерса.

Сердце Дики снова болезненно сжалось.

– Не беспокойтесь, генерал, я лично распорядился уволить его! – выпалил он. – И дал ему хорошенький нагоняй, так что не сомневайтесь.

Кустистые темные брови генерала сдвинулись, лоб прорезала глубокая складка, и он стал похож на песчаный пейзаж пустыни. Дики совсем перепугался.

– И в этом городе он работы не найдет, уверяю вас, генерал. Я везде о нем пустил слух… считайте, это черная метка… от него здесь все шарахаются как от прокаженного, да-да…

– О чем вы тут мне толкуете, черт бы меня подрал? – пророкотал генерал, словно готовый вот-вот взорваться вулкан.

– Хватило одного вашего слова, сэр…

Ладони Дики похолодели и стали скользкими от пота.

– Моего слова? – рокот вулкана грозил превратиться в рев; Дики смотрел на него с ужасом: наверное, так некогда чувствовал себя римский селянин, когда, задрав голову, со страхом глядел на вершину Везувия. – А я-то здесь при чем?

– Ну, это касается вашей дочери, – задыхаясь, пролепетал Дики. – После того как он поступил с вашей дочерью…

– Моей дочерью? – теперь рев понизился почти до шепота, но в шепоте этом слышался такой лютый холод, что это выглядело, пожалуй, пострашнее давешнего Везувия. – Он что, приставал к моей дочери?

– О боже, нет, конечно, генерал, – слабеньким голоском простонал Дики. – Ни один наш работник не посмеет даже взглянуть так на мисс Сторму.

– Так что же случилось? Говорите яснее.

– Он вел себя дерзко по отношению к вашей дочери… я думал, вы знаете…

– Дерзко? Что значит «дерзко»? Что он сказал ей?

– Сказал, что ваша дочь ведет себя не как настоящая леди. Разве она вам не сообщила?

Дики судорожно сглотнул.

А зловещее выражение лица генерала сразу смягчилось. Казалось, он сам ошеломлен и озадачен.

– Черт побери! Он сказал это Сторме? А что еще он сказал?

– Попросил, чтобы она говорила «пожалуйста», когда требует что-то исполнить, – ответил Дики и, страшась встретиться с генералом взглядом, опустил голову. – Простите, сэр.

Генерал вдруг сдавленно зарычал, и Дики на всякий случай сделал шаг назад, готовый защищаться. Далеко не сразу до него дошло, что генерал пытается подавить веселый смех, уже клокочущий у него в горле и сотрясающий грудь. Но смех оказался сильнее, и Шон Кортни наконец расхохотался, запрокинув голову и широко раскрывая рот.

Ослабевший сначала от страха, а потом от резкой перемены в настроении генерала, Дики попытался подыграть ему и осторожно, сдержанно хихикнул.

– А ты-то чего смеешься, дурак? – взревел Шон Кортни, и лицо Дики мгновенно приняло хмурое выражение. – Виноват-то ты, очень виноват. Как ты мог осудить человека, повинуясь капризу взбалмошной девчонки?

Дики понадобилось мгновение, чтобы понять, что взбалмошная девчонка, о которой идет речь, – это великолепная и своевольная любимица натальского общества.

– Я так понял, что таково было ваше распоряжение, – заикаясь, пролепетал Дики.

– Мое распоряжение! – заорал генерал, резко прекратив смех. – Неужели ты думал, что я способен размазать человека по стенке только за то, что он мужчина и может дать отпор детской истерике моей дочери? Ты так обо мне подумал?

– Да, – с несчастным видом ответил Дики, но тут же быстро исправился: – Нет! Но я же не знал, сэр, – обреченно закончил он.

Шон достал из внутреннего кармана конверт и задумчиво посмотрел на него.

– Андерс тоже считал, как и ты, что его уволили из-за меня? – спросил Шон, пристально глядя на Дики.

– Да, сэр. Он тоже так думал.

– Ты можешь как-нибудь с ним связаться? Можешь его разыскать?

Дики колебался, но потом собрался с духом.

– Я обещал ему работу в конце месяца, – признался он, тяжело вздохнув, – когда все уляжется, сэр. Я, как и вы, тоже считаю, что его проступок не заслуживает такого наказания.

Шон Кортни смотрел на него уже совсем другими глазами; брови его приподнялись, на губах играла легкая улыбка.

– Значит, так: когда снова встретишься с Марком Андерсом, расскажи ему о нашем разговоре и передай вот этот конверт.

Дики взял конверт, и генерал повернулся уходить.

– А теперь поговорим с мадемуазель Стормой, – донеслось до ушей Дики его мрачное бормотание.

И Дики Лэнком от всей души, чисто по-товарищески посочувствовал юной даме.

Стояло субботнее утро, почти полдень; Рональд Пай неподвижно и чопорно, как владелец похоронного бюро в своем катафалке, с мрачным лицом сидел на заднем сиденье лимузина. На нем был темно-серый костюм-тройка, высокий и жесткий стоячий воротничок, на тонком птичьем носу поблескивали очки в золотой оправе.

Шофер свернул с главной ледибургской дороги на длинную и прямую как стрела аллею, ведущую к сверкающим белизной зданиям усадьбы Грейт-Лонгвуд, расположившимся на нижних склонах нагорья. По обеим сторонам аллеи росли саговники, возраст каждого растения составлял не менее двухсот лет; они походили на пальмы с короткими толстыми стволами размером с большую бочку и с золотистыми плодами, которые напоминали чудовищно огромные сосновые шишки, угнездившиеся в центре кроны и окруженные изящными пальмовыми листьями. Садовники Дирка Кортни прочесали всю округу на сотню миль в поисках этого растения; выкапывали, перевозили и аккуратно, подбирая по размеру, высаживали здесь вдоль аллеи.

Подъездная дорога к дому имела гладкую поверхность, которую поливали водой, чтобы не поднималась пыль; перед домом стояло двадцать-тридцать дорогих автомобилей.

– Подожди меня здесь, – сказал Рональд Пай. – Я недолго.

Он вышел и оглядел элегантный фасад. Дом представлял собой точную копию до сих пор сохранившегося исторического здания в Констанции, где некогда жил Симон ван дер Стел, первый губернатор мыса Доброй Надежды. Дирк Кортни заставил своих архитекторов замерить и с точностью до миллиметра воспроизвести каждую комнату, каждую арку и фронтон. Должно быть, постройка дома влетела ему в копеечку.

Войдя в прихожую, Ронни Пай остановился и нетерпеливо огляделся: никто его не встречал, хотя он как раз на сегодня был приглашен – или, лучше сказать, вызван – к двенадцати часам дня.

А в доме кипела жизнь: из его недр доносились женские голоса, колокольчиками звенел смех, а совсем близко звучали мужские басы, прерываемые взрывами хохота; громкие голоса, взвинченные алкоголем, звучали бесшабашно и пронзительно.

В доме пахло духами, сигарным дымом и алкогольным перегаром; на поистине бесценном столике розового дерева, полированная поверхность которого была заляпана влажными кружочками, стояли пустые, кем-то беспечно оставленные хрустальные бокалы. На ручке двери, ведущей в гостиную, соблазнительно висела жемчужно-розовая шелковая дамская комбинация с панталонами.