Уилбур Смит - Падение с небес

Внезапно над головой раздался оглушительный грохот, словно разверзлись небеса и солнце упало на землю; звук сопровождался ослепительной вспышкой. Звук и свет были настолько близкими и сильными, что на секунду Марку показалось, будто пуля вдребезги разнесла ему череп. Он невольно упал на колени.

Повисла полная тишина, и только теперь он понял, что в кряж, состоящий из бурого железняка, совсем близко ударила молния; вонь от удара этой гигантской электрической искры наполнила воздух, а рокочущее эхо грома еще долго прокатывалось вдоль стены нагорья. По бесконечному синему небесному своду рассыпались огромные массы синюшных туч, которые все ближе жались к земле.

Тут же налетел холодный пронизывающий ветер, ветви деревьев над головой заметались. Когда Марк снова поднялся на ноги, порыв ветра вздул на нем рубаху и взъерошил волосы, вызвав новый приступ озноба. Пот на лице, казалось, сразу превратился в иней; где-то совсем близко снова крикнула совка, и полил дождь.

За пеленой дождя Марк увидел впереди очертания высокого, истерзанного временем сухого дерева. Его искаженному лихорадкой взору оно представало страшным лесным колдуном с угрожающе вытянутыми руками и перекошенным телом; однако для него сейчас дерево представляло собой прекрасную позицию, о лучшей и мечтать не приходилось в его весьма уязвимом положении.

На несколько благословенных секунд мрак в глазах рассеялся, видимость улучшилась – правда, до ограниченного серого круга сумерек.

Он понял, что сделал петлю и оказался возле реки. Сухое дерево, возле которого он стоял, находилось на самом краю высокого и крутого берега. Река подмыла его корни, и оно засохло; придет время разлива, и река унесет его по течению.

За спиной Марка уровень воды уже повысился, течение шло быстро, вода помутнела от ливня; отступать было некуда. Он оказался прижат к берегу, охотники обложили его и отрезали пути отхода. Он понял, что их как минимум двое, а крик совы являлся сигналом – точно такие же сигналы он слышал и на нагорье в Ледибурге.

Еще Марк понял, что, возможно, единственная его надежда состоит в том, чтобы разделить их, но так, чтобы они ничего не подозревали, и обманом подвести к своей позиции. Но делать это следовало быстро, пока лихорадка не заставит его снова потерять сознание.

Он приложил ладонь ко рту и крикнул, подражая печальному крику совы. Потом оперся спиной о ствол дерева и положил винтовку на бедро. Справа послышался ответный крик. Марк не шевельнулся. Он застыл на месте спиной к дереву, только глаза его обратились в сторону крика: наморщив лоб, он напряженно всматривался в даль.

Подул ветер, и снова полил дождь. Ветер бросал ледяные капли в лицо, косые холодные струи хлестали по зарослям кустарника и заросшим травой лугам. Капли, словно иголки, впивались Марку в лицо, в веки; но как ни странно, зрение его снова прояснилось, и он видел, что происходит за крутящейся пеленой дождя. Марк осторожно прикрыл ладонью рот и снова прокричал совой, призывая противника подойти поближе.

– Да где же ты? – услышал он тихий голос. – Рене, где ты?

Марк повернул глаза в ту сторону. Неясная человеческая фигура вышла из-за промокших деревьев, непрерывные струи воды почти скрывали ее.

– Я слышал, как ты стрелял… ты попал в него?

Он шел прямо к Марку: худощавый человек высокого роста с темным, опаленным солнцем, помятым лицом, морщинками вокруг глаз и с короткой седой щетиной на щеках.

В руках он держал винтовку системы Ли-Метфорда, плечи закрывала блестящая от дождя армейская резиновая защитная накидка; он находился далеко уже не в расцвете сил, с тупым взглядом тусклых глаз и грубыми, варварскими чертами лица русского крестьянина. Такой убьет – даже глазом не моргнет, так же легко, как перерезают горло домашней свинье.

Он давно уже заметил стоящего возле сухого дерева Марка, но в вихрях падающей с неба воды и при плохом освещении мог разглядеть лишь темную фигуру с неопределенными очертаниями, а совиные крики убаюкали его бдительность.

– Рене! – снова позвал он.

Затем он остановился и, в первый раз засомневавшись, стал пристально вглядываться сквозь хлещущий дождь своими тупыми, невыразительными глазками. Потом злобно выругался и, приставив приклад к животу и большим заскорузлым пальцем ища предохранитель, стал поднимать ствол винтовки.

– Это он!

Он узнал Марка, и в лице его ясно отразилась растерянность.

– Не надо, – быстро предостерег его Марк, но ствол винтовки уже поднялся, раздался щелчок предохранителя, и Марк понял: еще мгновение – и раздастся выстрел, который убьет его.

Он выстрелил первым, прямо с бедра; противник находился очень близко, и выстрел прозвучал оглушительно громко.

Человека подбросило в воздух и отшвырнуло назад, винтовка выпала из его рук. Он упал, шмякнувшись о каменистую почву лопатками, ноги его задергались, бешено заколотили по земле, а веки захлопали, как крылья пойманной бабочки.

На груди сквозь промокшую ткань рубашки проступила кровь, и под частыми ударами дождевых капель она стала расползаться розовым пятном.

Человек дернулся в последний раз, выгнул спину и затих, больше не шевелясь. Казалось, он даже уменьшился в размерах, постарел еще больше, стал каким-то тщедушным и щуплым; рот раскрылся, обнажив вставные зубы в пятнах табака и розовые десны. Капли падали прямо в открытые мертвые глаза, и Марк ощутил знакомое чувство ужаса. То самое леденящее чувство вины за то, что он стал причиной смерти человека. Его охватило иррациональное желание подойти к нему, оказать ему помощь, несмотря на то что тот уже не нуждался ни в чьей помощи, попытаться ему что-то объяснить, оправдаться. Этот душевный порыв, отчасти порожденный лихорадкой, стал предвестником горячечного бреда; его сознание достигло той точки, когда утрачивается понимание границы между реальностью и бредовым видением.

– Ну зачем же ты так, – бормотал он, – не надо было… я же предупреждал тебя, предупреждал…

Марк шагнул вперед и вышел из-за сухого ствола. Он совсем забыл о том, другом человеке, о котором инстинкт должен был предупредить Марка как о гораздо более опасном для него противнике.

Прижимая винтовку к груди и покачиваясь, Марк стоял над телом убитого им человека.

Первые три раза Хобдей промазал, да и неудивительно: ведь мишень его находилась в трехстах футах, а то и больше, и стрелять приходилось вверх по склону, к тому же мешали кустарник, деревья и подлесок, и стрелял он навскидку в бегущую и виляющую цель. В такую точно прицелиться куда труднее, чем в прыгающую в зарослях буша антилопу, – поди попади в тоненькую и такую юркую человеческую фигурку. Второй и третий выстрел он сделал уже в отчаянии, надеясь только на удачу, но дичь успела добежать до кромки кряжа и пропала из виду.