Уилбур Смит - Падение с небес

Марк пошел обратно к сухому дереву и сел, чтобы выкурить последнюю сигарету, оставшуюся в жестянке с черной кошкой на крышке. Докурил до половины, наслаждаясь каждой затяжкой. И, загасив окурок, бережно уложил его обратно в жестянку.

Он уже собирался встать, как вдруг что-то блеснуло на солнце у его ног, и он стал ковырять пальцем еще влажную землю.

Это оказалась медная гильза; Марк понюхал ее – она сохранила слабый запах сгоревшего пороха. На торце мелкими буковками было выдавлено: «Маузерные заводы. 9 мм». Он задумчиво повертел гильзу в пальцах.

Правильнее всего было бы сообщить обо всем, что случилось, в ближайший полицейский участок, но он уже дважды убеждался: глупо, если не безрассудно привлекать к себе внимание, пока безжалостный враг исподтишка ведет за ним охоту.

Марк встал и двинулся вниз по пологому склону к болотам. Секунду еще разглядывал гильзу, а потом зашвырнул ее далеко в темную воду болотного озерца.

Он вернулся в пещеру. Пристраивая на спину ранец, он опустился на колени, чтобы ловчее подтянуть ремни. А уже направившись к выходу, на остывшем пепле костра вдруг увидел отпечатки босых ног. Он сразу узнал эти широкие ступни.

Повинуясь внезапному порыву, Марк снял с ремня охотничий нож в ножнах и аккуратно положил его на самом виду у стены, чтобы не оставалось никаких сомнений: нож не забыт случайно, а оставлен как дар таинственному спасителю. Потом, взяв из погасшего костра уголек, начертал на стене сверху два древних знака – эти символы, как объяснил ему некогда старик Дэвид, означают: «Смиренный раб преподносит в дар». Он надеялся, что браконьер Пунгуш вернется в эту пещеру, поймет этот символ и примет его дар.

На склоне южной оконечности Чакас-Гейт Марк снова остановился. Обернулся и, глядя на бескрайние просторы девственной природы, негромко произнес одну фразу; если дед его слушает – обязательно услышит, как бы тихо он ни говорил. Все, что он узнал и испытал здесь, лишь укрепило его решимость докопаться до истины и разгадать тайну смерти деда, найти ответы на все волнующие вопросы.

– Настанет день, и я снова приду сюда, – сказал он.

Марк повернулся и двинулся на юг, шагая все шире, и наконец перешел на аллюр, или бег трусцой, который зулусы называют минза умхлабати , то есть «жадно поедать землю».

Костюм сидел на нем непривычно, стесняя движения. Накрахмаленный воротничок на шее казался рабским ошейником, тротуар – твердым и неподатливым для обычной его походки; звон трамваев, гудки, грохот и лязг вагонов и рокот автомобилей казались оглушительными после глубокой тишины буша. И все-таки ощущалась некая возбуждающая приподнятость в вечно куда-то торопящихся толпах этих шумных, оживленных, пестро одетых людей.

Город Дурбан, как тропическая оранжерея, способствовал росту всех видов живых существ, и это многообразие представителей рода человеческого, толкающихся на его улицах, всегда вызывало любопытство Марка. Индийские женщины в своих сари из пестрого шелка, переливающихся в лучах солнца, с драгоценными камнями в проколотых ноздрях и в золотистых сандалиях. Высокие круглолицые зулусы с женами в конических, выкрашенных охрой головных уборах из глины и с заплетенными в косички прическами, которые они носят всю свою жизнь, в коротеньких кожаных передничках, высоко сидящих на их сильных, лоснящихся темных бедрах, мерно покачивающихся при ходьбе; с обнаженной под накидками, величественно большой, благодатной и полной грудью, как у самой матери-земли, матери всего сущего, к которой прилипли их дети, словно маленькие толстые пиявки. Мужчины в набедренных повязках, мускулистые и горделивые, а то и одетые в европейские обноски, которые они носят с тем же веселым щегольством и нарочитой уверенностью, будто эти одеяния некогда носил сам мэр города. Белые женщины, недоступные и холодные, неторопливые, расхаживающие по магазинам в сопровождении слуги или за рулем в несущихся автомобилях. Их мужчины в темных костюмах с накрахмаленными воротничками, гораздо более свойственных климату их родного севера, многие с желтыми лицами от лихорадки, растолстевшие от обилия еды, с вечно слегка нахмуренными, озабоченными лицами спешащие по делам. Каждый старается замкнуться в себе, отгородиться от других в этой плотной толпе человеческих тел.

Странное чувство охватило его, когда он вернулся в город. Если, с одной стороны, Марк города не любил, то с другой – радовался возвращению; ему не терпелось найти кого-нибудь, с кем можно поговорить, он успел изголодаться по людям за эти долгие несколько недель.

– Обалдеть, дружище, дорогой ты мой! – воскликнул Дики Лэнком. Наряженный в пиджак с гвоздикой в петлице, он спешил навстречу Марку через торговый зал. – Не представляешь, как я рад, что ты вернулся! Я ждал тебя несколько недель назад. Бизнес идет чертовски плохо, девочки все или уродины, или зануды, даже поговорить с ними не о чем, погода противная, так что ты ничего не потерял, старина, абсолютно. – Он слегка отстранил Марка и осмотрел его по-братски любящим взглядом. – Черт побери, у тебя такой вид, будто ты только что вернулся с Ривьеры: загорел, как свиная сосиска, хотя не такой толстый. Да что я говорю, ты даже похудел… – и он похлопал себя по натянувшейся на животике жилетке. – Вот и мне не мешало бы сесть на диету… кстати, сейчас как раз обед! Я угощаю, мой друг, сегодня ты мой гость, и не спорь, я настаиваю!

Диету Дики начал с тарелки, на которой высилась огромная гора дымящегося золотистого риса, приправленного шафраном. Сверху этого великолепия лежали крупные куски сочной баранины, сдобренной карри, душистыми индийскими травами и политой манговым чатни, посыпанной тертым кокосом, рыбным карри и полудюжиной других приправ. А когда официант-индиец в тюрбане принес ему серебряный поднос с салатами, он, не прекращая расспросов, с энтузиазмом нагрузил ими еще одну, отдельную тарелку.

– Как я тебе завидую, старина, черт побери! Частенько и сам давал себе такой зарок. Один против дикой природы, как первопроходец: охотиться, ловить рыбу и этим только и жить.

Жестом он отослал официанта и поднял глиняную кружку с квартой легкого пива:

– Будь здоров, старик, и давай рассказывай все.

Дики наконец замолчал, зато в полной мере воздал должное еде, а Марк стал рассказывать – о красоте природы, об одиночестве, о рассветах в саванне и тихих звездных ночах.

Тот слушал, время от времени вздыхал и с завистью покачивал головой.

– Эх, старик, как бы мне тоже хотелось вот так пожить хоть немного, – сказал он.

– Проще простого, – резонно заметил Марк, и Дики озадаченно поглядел на него. – Ведь все это рядом и никуда не денется.